А потом это сознание добралось до дыханья Лиэслиа – Эктиарну удалось взять в борцовский захват его горло. Как будто железный прут стал давить на горло и сонную артерию. Тогда Лиэслиа (уже все еще человек) ударил его локтем под дых и затылком в лицо, и хватка ослабла. Время рассыпалось на мгновения, мгновения растопырились как пятерня и стали хватать за душу. Тогда Лиэслиа протянул руку (в Серой Крепости был опущен подъемный мост) и сделал вылазку, и схватил Эктиарна за запястье, и сломал ему мизинец (и перебил вьющейся вокруг крепости кавалерии ноги)… Тогда сознание Эктиарна и воля его сознания на миг обмякли, и захват на шее Лиэслиа ослаб, и Лиэслиа вывернулся.
Мир эльфов как бы перевернут: что вверху, то и внизу, и нет для них дали или близи. Вот и в этом учебном поединке «учитель» как бы нападает на «ученика», который обороняет Серую Крепость, но при этом все происходит наоборот: Эктиарн потерянным (то есть из тела выбитым) своим сознанием выманивает из крепости заключенное в ней своеволие – точно так, как говорил многоточием клинок самого Лиэслиа, преследуя те же самые цели… Мир эльфов как бы перевернут, и даже нападая – эльф Эктиарн стал защитником! Успешно оберегающим то, что должно быть преодолено.
Поэтому человек Лиэслиа проклинал себя так, как никого и никогда не проклинают (а ведь и там порой проклинают) в бесконечности эльфов – когда он перешагнул (а не обошел) бессознательное тело Эктиарна! Ибо большая сила духа потребна, чтобы переступить добродетель, когда она закономерна. Ибо в мире людей ге-рой взбирается на сизифову горку или роет себе сизифову яму в матери-Гее, лице-дей лица делает, а зло-дей лица корчит – вольно им быть легкою рябью на поверхности, не тревожащей глубин и вершин; эльф и есть глубина и вершина; эльф изменяет себя, не изменяя никому; ибо в мире людей эльф и есть изменение неизменного мира в душе…
В мире людей все иначе: лицедей лица делает, а злодей лица корчит, причем оба герои, причем – оба боятся заглянуть дальше собственных лиц! А меж тем эти лица как кочки болота: прыгай с кочки на кочку, испытай многоточие жизни – ибо любой сюжет продолжается после своего завершения – а потом (и потому) преодолей и заверши многоточие… Как говаривал суворовский переход через Альпы своему генералиссимусу:
– Дрожишь, скелет? Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу! – причем говаривал генералиссимусу будущему (во время самого перехода Александр Васильевич еще не имел пресловутого чина), причем даже в переходе через Альпы (и из одной природы в другую) меня интересует лишь бесконечность мгновения, когда само совершенство задрожит, и я перешагну через него.
Итак, поединок (а был ли он учебным?) завершился, и люди (или все еще люди) Эктиарн и Лиэслиа перекинулись в эльфов и стали ими – то есть люди могли бы их видеть в камзолах цвета движения (или есенинской осени), их талии стянуты стальными поясами Мальстрема, на их ногах короткие полусапожки или ботфорты, не важно, и я (и автор, и описатель этой истории) вдруг подумал, что если я прочитаю этим эльфам человеческую книгу Экклесиаста? Книгу, которую мне не пришлось перешагивать. Ибо незачем перешагивать то, к чему нечего добавить и убавлять тоже нечего. Но наблюдай за ногой твоей, когда ходишь.
Конечно же, все это очень упрощено. Конечно же, ложь (ибо и правдою можно лгать) что человеков можно считать (ать-два) ногами эльфов, которыми они перепрыгивают с кочки на кочку (или с Эльбруса одних взлетов духа на другой Эльбрус) – а между этими кочками зыбкие бездны! Конечно же, человеков можно считать ногами эльфов, которыми они ходят. Но если эти ноги никуда не торопятся (ибо и впереди, и позади вечность), то и мы (люди и все еще люди) никуда не торопимся и берем и от труда своего, и от трупа своего – вот так начинает сгорать в огне Холодного Железа неуничтожимая плоть человека, чтобы стать достойной быть взятой и от труда, и даже от трупа, и не может сгореть.
