– А он лечится вообще, тубер этот, Наташ?
– Конечно, а как же, не быстро правда. Редко кто меньше года лежит, а бывает и по три, четыре. Палочка Коха и в минуса мороза живёт, а тепло и влажность – вообще её стихия. Заразиться везде можно, кашлянул кто рядом, за перила там взялся или ещё за что. Лечится все старыми методами, как и раньше, антибиотиками. Таблетками, что они пьют, у нас собак травили, пять таблеток – и любая собака сдохнет за день, а это ежедневная доза больного. Болезнь купируют, а почки, печень, сердце, весь организм рушится. Заболел, к примеру, один в семье – всех к нам принудительно привозят, стариков, родственников, могут и соседей, а детей сразу кладут, болеют-не болеют, не важно, к ним домой санэпидемы приезжают, все дезинфицируют, опечатывают. И лежат люди годами, охрана не выпустит. Ну, если форма запущенная, то мрут, конечно. А вообще, заболел один – всё, конец привычной жизни и самого больного и всех контактёров, жизни нормальной уже ни у кого из них не будет никогда. Изгои, прокажённые.
– Страсти какие ты рассказываешь. А симптомы какие? Кашель?
– Нет, какой кашель. Нет симптомов никаких. Совсем почти нет. Часто температура небольшая держится несколько недель, потом проходит, потом опять, и так долго может. Слабость, недомогание, нервозность, апатия. Но вот когда человек уже худеть начал, высыхать, это уже край, запущенно, обычно не выживают уже. Нужно обследоваться каждый год.
– Флюорография? – еле слышно спросила Таня, сидя с испуганным видом, как прилежный ученик, сложив руки и выпрямившись.
– Ну, хотя бы и её, но она только уже запущенную форму показывает, манту нужно делать, анализы. И чем манту больше, тем лучше, организм, значит, борется, если нет ничего, ни пятнышка – беда, зона риска, такому достаточно чтобы просто рядом в очереди, к примеру, в кассу, больной стоял и даже не кашлял. Да и вылечившиеся всю жизнь калечат, организм после таблеток изношен, до гроба по больницам ливер лечат. Ещё и рецидивы потом бывают. Я вон знакомого встретила, бизнесмен, деньжищ немерено, двадцать лет как вылечился, и вот снова лежит с рецидивом, мучается. Привык к красивой жизни, а больница разваливается, денег нет, разруха и кругом одни тюремщики. Палату ему одну делать не разрешили, сейчас весь этаж, на котором он лежит, на его деньги ремонтировать будут. А ты, может, его помнишь? Коля Скоморохов из восемнадцатого дома, в детстве с магнитофоном к нам во двор приходил, помнишь?
– Ну, может, и помню… Наташа! Помоги мне, пожалуйста, очень нужно. Узнай про моего мужа, как болел, как умер, у вас же там есть архив?
– Ладно. Как зовут, в какое время лежал у нас?
– … Я тебе тогда позже скажу, ладно? Вечером позвоню тебе, хорошо? Дай мне свой телефон, пожалуйста.
* * *
После кафе мы с Наташей расстались. Удачно она подвернулась, общество Стаса на меня давило. Утром, когда мы приехали на реку, я пыталась заставить себя смотреть на него, как на мужчину, который будет рядом. Мы опять ушли с ним в те сосны, на диком пляже в песке опять стоял мат, бушевал из динамиков реп и все ели. Даже не ели, а жрали. Почти все были с принесёнными мангалами, на которых шипело мясо, некоторые ставили огромные палатки, раскладные столы, стулья.
Стас был с книгой. Обложка была завернута в газету, пряча название. Это давало интерес к нему и надежду, спугнуть которую боялась, поэтому не спрашивала, что за книгу он читает. Но он не читал, он говорил о своих планах, в которые входило в ближайшее время купить новую модель Tuareg, чуть позже – начать строить большой дом, где, по его словам, мы будем счастливы. А для осуществления своих планов по дому, он написал рапорт в «горячую точку». Сказав все это, он замолчал, ожидая моей реакции. Мне теперь уже было все равно, что он там читает, к его словам добавить было нечего. Видя, что я молчу, Стас поднялся, театрально сказал: «Я сделаю тебя счастливой, вот увидишь» и, отойдя к реке, нырнул в воду. Я открыла его книгу, прочла название «Современное автоматическое стрелковое оружие» и начала собираться. Стас догнал меня у машины, на его удивлённый вопрос ответила, что перегрелась и мне плохо.
