Прошли годы. Давид Басманов меня не помнит.
«Оденься красиво, затми его глаза тряпками и своей покорностью, и он тебя не вспомнит».
Он так сказал. Мой спаситель. Тот, благодаря кому я здесь.
Когда мой палач стянул с меня последнюю веревку, я испугалась саму себя. И крепче вжалась в стену, впиваясь глазами в пистолет на его поясе. Он манил и притягивал. Я любила держать этот металл в своих руках. Басманов еще не знает, как хорошо я стреляю. Как я опасна для него.
Стало жарко. Я задышала чаще и подняла взгляд.
Мое состояние убийца воспринял как попытку к бегству. Он недобро прищурился, и оскал появился на его полных губах. Но я знала, какими тонкими могут быть эти губы, когда он зол.
– Куда собралась?
Я смело улыбнулась, а его пятерня обхватила мою шею – чуть ниже затылка. Невольно шагнув вперед, я впечаталась в жесткую грудь и охнула. Его язык с силой вторгся в мой рот.
Он хочет открыть свой подарок.
Прямо сейчас.
– Мм… – простонала я, прокручивая план событий.
От его поцелуя во рту оставалась лишь горечь.
Я ненавидела его.
Но позволяла себя целовать. Мои губы казались ему сладкими, отрываться от них он был не намерен.
Он был голоден.
Грудь пронзила боль: первый поцелуй – это так важно. У меня он состоялся с убийцей и был далек от романтики. Сильные пальцы на моей шее сжимались все крепче и крепче.
– На хрена тебя нарядили в белье? – выдохнул он прямо в губы.
– Я тоже не знаю, – шепотом ответила я.
Я боялась, он искусает меня до крови.
Говорят, что язык – это самая сильная мышца. Я в этом убедилась. Он этим языком весь мой рот обследовал – так жадно, ненасытно. А еще мое дыхание его возбуждало. Испуганное. Храброе.
Когда он отпустил меня, я закашлялась.
И увидела на его руках красные следы от наручников, а на своих – от веревок. Туго перевязанных, накрепко. Следы пройдут нескоро, как и губы.
– Ты мне нравишься. Тебя ждут дома?
– Дома? – я с трудом дышала.
– У тебя кто-то есть? Ты свободна? – недовольно повторил он.
Его глаза давно повязли во тьме. Он хочет меня. У него давно не было женщины.
Я понимаю, что мне не уйти от него невинной.
– У меня никого нет. Я свободна.
Это была правдой. Из-за него у меня никого нет.
Ответ Давиду понравился, ведь он хочет оставить меня себе.
– Это хорошо. Возможно, ты сегодня задержишься.
Возможно, ты ошибаешься.
Сегодня все будет иначе.
Последующий треск ткани отрезвил меня. Бюстгальтер треснул и полетел прочь – он стал уродливым и не нужным. В чем мне теперь уходить от него – я не знала, а убийцу это мало заботило.
– Красивая...
Груди коснулись чужие руки.
Грубо, жестко. Я охнула.
Услышав скрежет зубов, я старалась не смотреть на его искривившийся в голоде рот. Я облизала опухшие губы и уставилась на пряжку ремня. Снова. Рядом с ремнем торчал ствол. Вот, что манило меня.
Давид отошел на шаг и впился в мое тело голодным взглядом.
Если он возьмет меня – я не переживу. Как не пережила бы, если бы ему удалось поставить меня на колени.
– Подойди. Ко мне, – отчеканил зверь.
Я встрепенулась. И сделала шаг, смотря только на рукоять. Он думает, что я возбуждена, и это его убьет. Убьет надменность, самолюбие, спесь и гордыня.
Но когда я приблизилась – обнаженная по пояс – он схватился за рукоять и бросил пушку на пол. С диким грохотом.
И начал меня ласкать.
– У тебя красивая грудь, – он задаривал меня комплиментами, – ты хорошая девочка. Нравишься мне.
Как же я ненавижу тебя, Басманов Давид.
