– Что?
– Тебе дали хилого партнера? Ты сильно исхудала.
– А… Вы не знаете? – непонятно чему удивляясь, вскинула брови я. В конце концов, ничего удивительного в том, что он вычеркнул меня из своей жизни, не было. Умерла – так умерла. Это было вполне в духе таких сильных личностей, как Вершинин. – Я больше не танцую.
В этом месте что-то в его лице дрогнуло. Или мне так показалось.
– Как это?
– Вот так. Травма.
– Но как же? Разве ничего нельзя сделать? Реабилитация, там, я не знаю… Ты поэтому позвонила?
– А? Нет! Что вы… – отмахнулась я. – Тут вот какая история.
Отложив приборы, я принялась торопливо рассказывать о ситуации, с которой столкнулась мать. Вершинин внимательно слушал, чуть наклонив голову к плечу. Взгляд у него был острый, как скальпель. Пронизывающий до костей. Мне под ним почему-то казалось, что он совершенно не верит в мамину невиновность. И от этого я под конец окончательно разнервничалась.
– Есения, ты, пожалуйста, ешь.
Я послушно стала накручивать макароны на вилку.
– Вы мне не верите…
– Это не имеет значения. Я…
– Я сделаю все что угодно. На все соглашусь, – выпалила, зажмурившись. Сердце как ненормальное колотилось в ушах и горле, страх накатывал. Вершинин был моей последней надеждой. Моей и маминой. Я не могла ее не оправдать, понимаете? Я уже не оправдала ожиданий в профессии, и тут… Тут не могла облажаться. – Пожалуйста, Артур. Помоги.
Взглянуть на него в тот момент я не нашла в себе сил. Но, даже устремив взгляд на стол, было сложно не заметить, что он в ярости – до того сжались его руки на приборах.
– Пожалуйста.
Я больше ничего не смогла из себя выдавить. Закончились силы. Он тоже ничего не сказал. Обед продолжался в молчании. Я ела, не чувствуя вкуса, потому что он так велел. Он ел и пил. Пил много, в какой-то момент принеся на стол из встроенного в стенку бара бутылку коньяка.
– Артур…
– Поела? Я позвоню Петровичу. Он тебя отвезет, – опираясь распластанной ладонью на стол, Вершинин начал подниматься из-за стола, и тут на меня что-то нашло, не иначе.
– Помогите. Ну что вам стоит? Она ни в чем не виновата! Должно же быть в вас хоть какое-то сочувствие. Вы же сами сидели! А она женщина… Еще молодая совсем. Ваша ровесница почти, – частила я, впиваясь короткими ногтями в его загоревшую почти дочерна руку.
– Езжай домой, Есения. Все будет хорошо.
Спокойный тон ему давался не без труда, но это я уже потом поняла, когда собственная истерика схлынула.
– Но…
Вершинин осторожно разжал мои пальцы и, приложив трубку к уху, отошел к панорамному окну, из которого открывался отличный вид на вулкан. Я смотрела на его широкие гордо расправленные плечи, я вслушивалась в слова (он велел водителю отвезти меня, куда скажу) и захлебывалась ужасом, совершенно не сравнимым с тем, что меня охватывал, когда я думала о счете, который он мог бы мне предъявить.
– Семен, проводи мою гостью к машине.
– Артур Станиславович! Артур, но…
– Все будет хорошо, Есения. Я же сказал. Сейчас мне нужно поработать.
Мне хотелось заорать – какое, мать его, хорошо?! Но я лишь всхлипнула обреченно и пошла вслед за вершининским помощником. И слава богу, что по балетной привычке шла с гордо выпрямленной спиной, и вздрогнула лишь однажды, когда в закрывшуюся за мной дверь прилетело что-то тяжелое и разбилось.
4. Глава 3
Чуть более чем за год до основных событий.
А потом грянул гром…
Я изо всех сил вцепился в дубовую столешницу стола, чтобы не побежать за ней следом. Процедил воздух сквозь зубы, опустил взгляд и к херам разгромил все, что на нем стояло. На пол посыпались бокалы и тарелки. Ваза разбилась. Трупы цветов со сломанными хребтами разметало по паркету.
