– Никто не пустит меня в такое заведение, Крис. У меня из приличной одежды только джинсы, пропахшие кофе и булочками.
– Ну я побуду твоей феей-крестной, так и быть. У меня мамка же администратор в дорогом бутике. Может, удастся её уломать красиво тебя нарядить. А я, так уж и быть, обойдусь своими старыми шмотками.
Смотрю на подругу огромными глазами. Мне отлично известно, какие у неё напряжённые отношения с мамой. И что она лишний раз к ней не обращается.
Порывисто обнимаю подругу, понимая, на какую жертву она готова пойти ради меня.
– Я подумаю. Может, всё само рассосётся, – прикрываю на мгновение веки, мечтая о том, чтобы все события последних дней оказались просто страшным сном.
А я вскоре проснусь от запаха блинчиков, которые жарит мама на кухне. Здоровая. И если с долгом отца я ещё могу как-то разобраться, то с болезнью мамы – нет.
– Женщина, – обращается ко мне заведующая отделением, хотя перед ней стоит растерянная, перепуганная девчонка, не так давно снявшая белые банты выпускницы школы, – мы не можем провести вашей матери операцию. Слышите? Нет. Всё, что мы можем сделать, – это облегчить её состояние.
Горячая ярость разгорается в груди. Я держусь от того, чтобы не высказать всё, что у меня на уме, лишь потому, что опасаюсь, что врачиха сделает маме гадость.
Короткие ногти впиваются в ладонь до самой крови. Меня колотит от тех рыданий, которые подступают к горлу. От безысходности и отчаяния.
– Вы ставите маме какие-то капельницы с физраствором, вы думаете, это облегчает боль? – глухим, севшим голосом переспрашиваю, уже понимая, что мои слёзы её не разжалобят.
– Покиньте мой кабинет, – жёстким тоном приказывает. И я знаю, что за этими словами последует вызов охранника.
Не то чтобы тот уставший тощий мужичок меня пугал, но смысла оставаться здесь уже не осталось.
Умылась в уборной ледяной водой. Красные капилляры сеткой изрезали белки глаз. От злости и напряжения. Не хотела возвращаться к маме в таком состоянии. Прислонилась лбом к холодной плитке. Показывать страх маме – лишний повод её расстроить. Ей и так сложно. Она держится ради меня, я держусь ради неё.
Вдох-выдох, Лиля. Ты справишься.
Нацепила на свою физиономию улыбку и зашла в палату, держа в руке любимую мамой сирень, надеясь, что никто не страдает аллергией.
– Мамуль, привет, – голос всё же дрогнул, я прикусила губу, чтобы уголки не поползли вниз.
– Лилечка, – мама привстаёт, опираясь на подушку, с явным трудом. Бледная, измождённая, в той же степени не желающая показывать мне свою слабость, как я – свой страх. – Дочка, да зачем ты пришла? У тебя учёба, а ты тут время тратишь.
До крови кусаю щёку. Едва сдерживаюсь от того, чтобы не разреветься, но я не имею права на подобную слабость.
– Хотела узнать, как тебя лечат, мам, – кладу пальцы на её прохладную руку, радуясь возможности её касаться.
Как бы я хотела иметь деньги и власть, чтобы ей помочь. Владей я ими, врачи бы не отворачивались. Не смотрели бы на меня, как на нищую с протянутой рукой.
– Да всё нормально, лечат как надо, не переживай, – слабо улыбается, отводя глаза.
– Да… – судорожно вздыхаю, тоже опуская взгляд.
– Мам, я что-нибудь придумаю. Тебе сделают эту операцию, – упёрто, вкладывая в слова весь свой юношеский максимализм, заявляю.
На лице мамы мелькает испуг. Но тут же проходит. Будто она понимает, что ничего из рода вон выходящего я совершить не могу. Я ведь её умница и отличница. Дочка, которая всегда поступает правильно, потому что у мамы и так много проблем.
