Девочка и ветер - страница 11

Кто-то из толпы побрызгал ему водой на лицо и шею, и Стефан медленно стал приходить в себя. Сначала он увидел теннисные кроссовки и лес ног вокруг, удивляясь, что это такое происходит и где он находится. Когда к нему вернулось сознание, он не торопясь стал подниматься с пола.

– Сидите и ждите, мы вызвали «скорую помощь», – посоветовала ему кассирша.

– Мне не надо. Все в порядке, – ответил Стефан, направляясь к выходу.

– Ваши продукты! – напомнили ему люди из очереди, подбирая рассыпавшийся товар в корзинку, кто-то подал ему шляпу. Замороженный цыпленок тоже уютно устроился в красной пластмассовой корзинке между маргарином и коробкой яиц.

– Мне они не нужны! – отрезал Стефан и вышел на улицу.

Двадцать пар глаз проводили его с удивлением.

– Что ты принес? – Ивана смерила его вопросительным взглядом, заметив, что он пришел с пустыми руками.

– Вот что! – Он достал из-под полы куртки упаковку колбасы.

– И это все? А где хлеб?

– Ешь без хлеба. Колбаса и так калорийная.

– Рассказывай, что случилось?

– Отстань от меня, чуть голову не потерял из-за какого-то мерзлого цыпленка.

– Какого цыпленка?

– Как оказалось, никакого, потому что я его не принес.

И Стефан рассказал, что с ним случилось, в мельчайших подробностях, вызвав у Иваны чувство болезненного сострадания. А когда он описал полет цыпленка в соломенном гнезде шляпы, они вдвоем смеялись до слез. Волны смеха накатывали на них снова и снова, и они, с настойчивостью заговорщиков, назло тупым завываниям в желудках, на несколько минут забыли о голоде.

На маленькой площади перед почтой в Кортедале[17] в тот день было немного прохожих. Воскресенье походило на время сиесты где-то в далеком Средиземноморье, когда все после обеда отдыхают, отдаваясь сладкому блаженству лени и расслабленности, за опущенными жалюзи в своих затемненных домах. В Швеции теплые дни – редкость, пару недель летом, и тогда город пустеет. Выходные дни – это возможность для всех, кто не может поехать на отдых куда-нибудь подальше, выбраться со своими семьями и друзьями на море и на ближайшие озера, которых так много вблизи Гетеборга.

День был теплым, ни дуновения ветра, даже птицы попрятались в густой зелени деревьев со своими желторотыми птенцами, которые чувствовали себя в безопасности под крылом своих пернатых родителей.

На площади, на деревянной скамейке, под липой, лежала, скорчившись, молодая женщина. Она сползла на край скамейки, и, казалось, вот-вот плюхнется в кисловатую лужу под собой: очевидно, ее тошнило.

В зеленоватой луже барахтался на тонких ножках воробей, утоляя голод и радуясь нежданному приобретению. Над молодой женщиной, которая время от времени, когда подступали приступы тошноты, болезненно стонала, наклонилась, подобно ангелу-хранителю, золотоволосая девочка. Она гладила ей волосы, рассыпавшиеся по вымытой дождем скамейке. Вставая на носочки, девочка целовала бледные щеки несчастной и шептала умоляющим голосом:

– Мама, прошу тебя, встань! Пошли домой!

– Ангелина, не могу. Мне плохо. Иди домой и позови папу, пусть он придет. Иди, быстро!

– Я тебя одну не оставлю!

– О! Как мне плохо! Иди, кому говорят!

Старый седоволосый господин выгуливал свою собаку. Пес весело исследовал кусты, растущие по обе стороны парковой дорожки, распознавал запахи предшественников и расшифровывал их негласные сообщения. Потом он и сам поднимал ногу, орошая куст в знак подтверждения и самоличной подписи, что ознакомился с содержанием оставленных записей. Хозяин собаки задумчиво следовал за своим любимцем, с головой уйдя в свои мысли, следуя по лабиринтам воспоминаний из давнопрошедших дней молодости. Вдруг пес дернул за поводок, который выскользнул у мужчины из рук, и, унюхав остатки еды, стремительно рванулся к скамейке, на которой стонала Ивана.