Девочка (не) Джеймса Бонда - страница 36
Но произнести это вслух Стальной так и не смог.
Янка всегда называла его только по фамилии. Всего один раз в жизни она назвала его по имени там, в Нью-Йорке, когда Стальной поймал три пули. А Янка приняла в себя остальные восемь, что предназначались ему. Их расстреляли в машине посреди Манхеттена. Нагло. Показательно. Чтобы все поняли, что это не просто ликвидация. Что это урок.
Загибаясь от боли, Стальной вытащил Янку из машины и положил на асфальт.
–Я вернусь к тебе, Кит, –прошептала она, захлёбываясь кровью. –Только скажи: кто на первом месте? Я или страна?
–Ты, Янка, ты! –прошептал он, вытягиваясь рядом с ней на асфальте.
Он лег на бок, прижался к ней всем телом и обнял двумя руками.
–Спасибо, Кит! Я вернусь. Жди!
Янка сдержала свое слово. Она не умерла. Она просто вышла покурить на десять лет. И вернулась в чужом теле. В теле Ани. Мелкая чебурашка не была такой яркой и дерзкой, как Янка. Но внутри нее бушевала такая же империя чувств, которая сводила ее с ума. Она еще сама этого не понимала. Зато Стальной понял: эмоции через край, сердце размером с Солнце и готовность жить по велению этого сердца, наперекор всему.
Стальной врубил музыку в динамиках на всю мощь. Янка обожала этот гитарный проигрыш. Потому что ритм гитар сливался с ритмом ее танца на бедрах Стального.
Она жила в музыке и любви. Она творила молитву телом и вела Стального за собой. Она хотела остаться навсегда в высшей точке наслаждения и полного соединения двух тел и сердец.
–А без музыки и на миру смерть не красна, –шептала она вместе с Цоем, дугой выгибаясь назад на коленях Стального, на полном ходу, на пределе спидометра, вен, гормонов.
Стальной видел глаза водителей машин, что проносились рядом. Эту дикую зависть. Того, что у них не будет никогда. Этой ночи, этой музыки. А главное: Янки.
Стальной звал ее, свою бешеную девочку, когда его увозили на американской скорой помощи. Когда его слепили лампы операционной. Когда над ним наклонился анестезиолог, давая отсчет. Он шептал ее имя, как магическое заклинание: Янка, Янка, Янка, Янка.
Он умолял бога вернуть ее. Он обещал всё бросить, начать сначала. Уйти в монастырь, жить в нищете. Бог слушал. Но возвращать Янку не собирался. Богу просто нравилось, когда Его звали по имени.
И Стальной звал. Он выл, как волк, умоляя Его о милосердии.
–Чего ты хочешь, господи, а? Зачем ты ее забрал?
А потом Стальной сидел и смотрел в чужое небо из чужого окна. И чувствовал, как железный панцирь медленно, но верно нарастает, закрывая долгожданным покоем его душу. Больше никогда! Так он решил. Ему нельзя никого любить. Ему нельзя ни с кем быть. Больше никогда! И чем больше он повторял это, тем сильнее и крепче становился панцирь. Любовь для него запретна. Стальной забыл слова молитвы, потому что больше не за кого было просить. И тогда там, на небесах решили, что хотят услышать Имя Свое из губ Стального. И порвали панцирь. Удобный, тихий, надежный панцирь. Янка умерла. И вернулась в Анке. Бог захотел снова услышать молитву Стального. Стальной понял. Он вышел из машины, вдохнул колкий холодный воздух, поднял лицо к небу и крикнул:
–Почему ты ее вернул? Тебе нравится рвать мне вены и душу? Чтобы мясо в кровь? Чтобы по морде наотмашь? Что тебе нужно? Ты хочешь, чтобы я повторял имя твое? Чтобы звал тебя, корчась от боли? Десять лет я не просил тебя ни от чем, только о покое. Неужели я его не заслужил? Что ты молчишь? Почему ты всегда молчишь, бог? Почему ты молчал, когда рядом мои товарищи подыхали в чужой вонючей пыли? Ведь это ты учил их любить ближнего больше, чем себя? Почему ты молчал, когда Янка в последний раз улыбнулась, лежа на заплеванном сером нью-йоркском асфальте? И теперь ты молчишь. Почему ты всегда молчишь, бог?