* * *
«Гай, не скрою, мне было очень трудно общаться с тобой в последнее время. А тебе – со мною. Прими мои запоздалые извинения за все беспокойство, что я причинил тебе. Впрочем, остаюсь при своем прежнем мнении: твои хлопоты на мой счет были чрезмерны. Хотя понимаю, что двигали тобой истинно братские чувства, оценить которые я могу лишь сейчас, по прошествии многих дней и на изрядном удалении от Рима…»
Было бы еще справедливым отметить, что в те дни, последние римские дни, рядом с Марком находился Валерий, внимательно выслушивавший все, пьяные и трезвые, разглагольствования Марка, деликатно направлявший его идеи в разумное русло и просто даривший Марку свое бескорыстное и дружеское участие. Валерий, чуть ли не единственный, знал обо всех слабостях Марка. Не одобрял, не скрывал своего отношения, но и не воспитывал, как Гай. Кому, как не Валерию, Марк мог доверить свои переживания, свою душу? Выслушивал Валерий всегда внимательно, а напоследок кратко и просто делал рациональное заключение – так протягивают руку тому, кто по глупости или оплошности забрался в слишком глубокий ров и не может выбраться самостоятельно. А иногда, чтобы побыстрее отвлечь Марка от мрачных размышлений, просто уводил его – в термы, в театр, на бега. Как и тогда, после беседы о Гае…
* * *
– Вот видишь, – Валерий удовлетворенно подвел итог, – все разъяснилось легко и просто.
– Ты считаешь, надо все выбросить из головы?
– Именно так.
– Но теперь если не сам Гай, то необычность и некоторая – я бы даже сказал, мистическая, – странность этого случая продолжают беспокоить меня.
Валерий покачал головой и развел руками:
– Ты, Марк, из той породы чувствительных людей, которым отруби руку по самый локоть, они по гроб жизни будут жаловаться и ныть, что все-таки пальцы еще немного, знаете ли, побаливают. Ладно, поэт, не хочешь ли развеяться? Сегодня в Главном цирке ожидаются какие-то необыкновенные состязания колесниц, а позже, в театре, бои гладиаторов! Надо успеть!
– Ну, так вперед, мой друг! – вскакивая, во все горло заорал Марк, словно стараясь распугать привидений. – Что же мы медлим?! И пусть сегодня музы отдыхают, иль спят, или резвятся на свой, лишь им присущий лад… Слушай, закрой-ка мне рот, не позволяй мне сейчас сочинять!
– Найдется дело и поважнее! Например, я бы отобедал, – ворчливо произнес Валерий, следуя за Марком.
– Ну, нет! Съешь по дороге пару лепешек!
– Ты беспощаден, как твой Луций.
– Я с радостью склоняюсь к его стоическим привычкам, когда они схожи с привычками Публия Сципиона Африканского!
– Нипочем не обедать, идучи на игры?
– Обедать хлебом, на ходу, не теряя времени, коль скоро предстоят великие дела!
– Это бега-то?
– Валерий, – Марк остановился и с упреком взглянул на приятеля, – бега и состязания гладиаторов поднимают боевой дух, а обед, о котором ты мечтаешь, выведет нас из строя на весь оставшийся день!
– Я бы, пожалуй, «вышел из строя» на некоторое время, – хмыкнул Валерий, но под угрожающим взглядом Марка поспешно добавил: – Да ладно, хлеб так хлеб! Предвижу, Луций со своими стоиками сделает из тебя аскета, и ты откажешься от зрелищ, как отказываешься сейчас от обеда. О, я тогда отдохну от твоих неожиданных затей. Заживу по-человечески!
– Если я и стану аскетом, то не сейчас: пока у нас довольно времени!
…Состязания бойцов и бега! Да за это не только обед – Марк готов был отдать что угодно!
