Как-то Молодой Кроу велел привязать ее к носилкам и накрыть лицо тряпкой. Мейкпис ощущала толчки, когда ее переносили с одной лестницы на другую. Иногда носилки опасно кренились, и девочка едва не падала. Наконец она очутилась в комнате, где было нестерпимо жарко и плавали густые кухонные запахи дыма, мяса, крови, пряностей и лука.
– Сметите горячие угли – кирпичи и без них достаточно нагреты. Помогите мне: ее голову нужно сунуть в печь, но неглубоко.
Мейкпис сопротивлялась, но ее связали слишком добросовестно. Она чувствовала каждый толчок, пока носилки устанавливали как следует, а потом и обжигающий жар печи, даже сквозь тряпку на лице. Было трудно дышать, горячий, дымный воздух опалил легкие. Кожу жгло и покалывало, и она в панике закричала, боясь, что глаза начнут поджариваться, как яйца.
– Что это ты делаешь, Кроу? – спросил незнакомый голос.
– Сэр Томас!
Судя по тону, Молодого Кроу застали врасплох.
– Мы лечим девчонку Лайтфут от меланхолии. Жар печи заставит ее пропотеть, а вместе с потом выведет все ее беспорядочные фантазии. Это испытанная практика… В книге есть картинка…
– И что ты собирался делать потом? Подать ее под хреном и горчичным соусом? Вынь девочку из печи, Кроу. Я хочу поговорить с ней, но вряд ли мне удастся сделать это, пока она запекается.
Уже через несколько минут Мейкпис, с красными от дыма и слез глазами, сидела в маленькой комнате наедине с сэром Томасом Фелмоттом, наследником Овадии, – человеком с блестящими карими глазами, пугающей манерой говорить и голосом, которому было тесно в закрытом помещении. Приглядевшись, она заметила седину в длинных, изящно завитых волосах, морщины, избороздившие его печальное лицо, и предположила, что он далеко не молод. Подбородок рассекала знакомая вертикальная ложбинка. Мейкпис запоздало вспомнила, что сэр Томас – брат ее отца.
К ее величайшему облегчению, он не вызывал такого же ледяного страха, как Овадия. Взгляд его был теплым, человечным и немного тоскливым.
– Да, – тихо сказал он, – у тебя действительно глаза моего брата. Но, думаю, куда больше ты унаследовала от Маргарет.
Некоторое время он молча рассматривал Мейкпис, словно ее лицо было магическим кристаллом, в котором посверкивали лица умерших.
– Мейкпис, верно? – спросил он наконец прежним отрывистым тоном. – Имя пуританское, но довольно красивое. Скажи, Мейкпис, ты хорошая, трудолюбивая девочка? Джеймс говорит, ты так же нормальна, как полдень, и не боишься работы. Это правда?
Мейкпис, едва смея надеяться, энергично закивала.
– В таком случае я уверен, что смогу найти тебе место среди слуг, – тепло, задумчиво улыбнулся он. – Что ты умеешь делать?
«Все, что угодно, – едва не выпалила Мейкпис. – Я сделаю все, если спасете меня от Птичьей комнаты и Молодого Кроу. – Но в последний момент она подумала о смертоносных глазах Овадии. – Все, что угодно, лишь бы не прислуживать его милости».
– Я умею готовить, – поспешно сказала она в приливе вдохновения. – Сбивать масло, печь пироги и хлеб, варить супы, ощипывать голубей…
Первая встреча с кухней Гризхейза была неприятной, но если она будет там работать, то сможет избегать Овадию.
– Тогда я что-нибудь устрою, – заявил сэр Томас и направился к двери, но, поколебавшись, остановился. – Я… часто думал о твоей матери после того, как она сбежала из Гризхейза. Маргарет была слишком молода, чтобы остаться одной в этом мире: ей едва исполнилось пятнадцать, и к тому же она ожидала ребенка. – Нахмурившись, он стал вертеть пуговицу жилета. – Она была счастлива в новой жизни?
