Кривая усмешка растягивает его губы. Я не понимаю шутит Марк или говорит серьезно. Его пальцы невесомо касаются моей щеки, я шарахаюсь в сторону, словно обжегшись. Но сбежать не получается. Его руки, словно турникеты, отрезают мне путь с двух сторон.
– Я жду, – напоминает Марк, касаясь моего лица дыханием.
Сжимаю зубы, ощущая, как гнев и страх разрывают меня изнутри. Он зажал меня в угол. Но самое страшное, что я не понимаю, что будет дальше. Чего ожидать от этого ненормального.
Мама снова кашляет. На этот раз приступ усиливается. Надо дать ей воды, но Марк меня не отпускает. Он словно камень, который невозможно ни разжалобить, ни сдвинуть с места.
Воздух вокруг словно сгущается, становится тяжело дышать. Мысли скачут, не давая сосредоточиться. Я не знаю, что сказать или сделать. Марк стоит слишком близко, и каждый его взгляд ощущается, как давление на грудь.
– Там моя мама… она больна, – выдыхаю я, сдаваясь окончательно. – Ей нужны лекарства. Денег не было… Вот и пришлось… пришлось воровать.
Слова с трудом выдавливаются из меня, словно царапая горло и оставляя за собой пустоту и стыд. Никогда я так не унижалась. Но есть ли у меня другой выход?
Марк кивает, внимательно наблюдая за моим лицом, словно пытается понять вру я или говорю правду. Его глаза чуть прищурены, но лицо остается непроницаемым, холодным и сосредоточенным. А затем отстраняется и решительно входит в дверь, куда пускать его я не собиралась.
Его взгляд бегло проходится по убогой обстановке в комнате и останавливается на диване, где лежит моя мама.
– Что с ней? – говорит жестко и требовательно, словно это не вопрос, а приказ.
– Я не знаю… – тихо отвечаю я, избегая его взгляда. – Медсестра, которая приходит делать уколы, сказала, что нужны антибиотики. Дорогие очень. А еще нужен покой и нормальные условия, а мы здесь… – я замолкаю, чувствуя, как слезы опять подступают к глазам.
Нет, пожалуйста, только не плакать. Только не при нем!
Марк выпрямляется, его лицо становится еще жестче. Он спокойно, без спешки, достает телефон, как будто это заранее продуманная часть его плана и медленно отходит к окну. Совершенно не стесняясь распахивает створку, впуская в комнату холодный воздух и подносит телефон к уху.
– Эмма Эдуардовна? – голос Марка становится мягче. Достает сигареты, бросает на меня взгляд и, не дожидаясь ответа, убирает пачку обратно в карман. – Рад, что узнала. Можешь говорить? Это срочно…
Я стою, как гвоздями прибитая. Не знаю, как реагировать. Не могу ни пошевелиться, ни сказать хоть что-то. Все мое красноречие испарилось куда-то. А может я просто устала от всего этого, что нет никаких сил, чтобы спорить с этой каменной глыбой.
– Для тебя я всегда найду пару минут, – говорит Эмма, но ее голосе слышится легкая усталость.
Надо переходить сразу к делу. Мы знакомы давно, и ее профессионализм всегда внушал мне уважение. На этот раз мне нужна ее помощь.
– Нужна срочная госпитализация. Женщина в плохом состоянии. Кашель, возможно, температура. Скорая и место в вашей клинике, – говорю коротко, не тратя времени на детали.
Взгляд скользит на Павлу, которая сейчас стоит передо мной, напряженная, как пружина. Как она вообще все это вывозит в свои годы? Девчонке всего лет двадцать, а на ее плечах уже такое бремя. Больная мать, долги, жизнь, которая давит со всех сторон. Меня поражает, что она еще держится. Но видно, что на грани.
