Он рассмеялся, и в глазах его блеснули слёзы. Мне бы тоже засмеяться с ним, но я не смогла. И правда, версий моего исчезновения из семьи потомков князей было около пятидесяти. И все они были довольно красочными, экспрессивными и очень трогательными. Каждую из историй Ахат сопровождал горючими слезами и молитвами на арабском, постоянно подчёркивая, что он добрый мусульманин.
– А ещё, пап, они все трое, просто ужас как похожи! – продолжал мой сын, – Мама, кто они по нации? Индусы?
Сейчас он был, как ребёнок. Баловался и смеялся, но я понимала – это тоже шок. При всём том, что он увидел в квартире Ахата, он не мог справиться с шоком. Но это и всё остальное, что я слышала, теперь проплыло мимо меня, я уселась на диван, расслабив все свои части тела. В голове стучало, она будто наполнилась водой.
– Уйгуры, – коротко ответила я, и мои мужики в один голос воскликнули:
– Уйгуры?!
О, почему мне так трудно было произнести это слово? И почему они так восклицают?!
– Ты моя сладкая, – ещё больше рассмеялся Еркен, обняв меня, как младшую сестру.
– Еркенчик, хватит, сынок, – попыталась я успокоить его, боковым зрением глядя на своего растерянного мужа.
– Ты моя русская уйгурочка! – не унимался сын. И вновь он стал прыгать как ребенок вокруг отца, рассказывая ему о тонкостях разговора с Ахатом, о напряжённой Халиде, и о странной даме, по имени Бота, которая, не сказав ни слова, выгнала нас всех.
Еркен только дома был таким. На работе только при его виде все вытягивались в струночку, его очень боялись, и всем вокруг он казался очень уж суровым Еркеном Тлековичем. А здесь, в своём доме, он всегда был дурачок. Игривый, ласковый баловень, прыгающий так, что половицы пола едва выносили это дитятко.
Я закрыла глаза. Где-то далеко гудел ветер, сильный и порывистый, он почти сбивал с ног ребёнка, чуть присевшего на корточки в пустынном поле. Девочка крутила головой по сторонам и искала глазами хоть кого-то, кто услышал бы её. А рядом с ней развалилась на чёрной промерзшей земле высохшая намертво чёрная коряга. Тогда Девочка встала и, слегка покачиваясь, подошла к этому иссохшему во времени своего прошлого корню мёртвого дерева. Затем она снова посмотрела по сторонам и беспомощно присела на колени, опираясь на корягу маленькими ладонями.
Тлек взял тонометр, и Еркен, быстро сообразив, измерил мне давление.
– На сегодня хватит впечатлений, – слегка нахмурившись, сказал Тлек, глядя на цифру сто восемьдесят на сто.
Сын сразу притих, дал мне лекарство, сложил тонометр, положил мне под голову подушку и укрыл пледом.
На следующий день Халида улетела в Стамбул по работе, а я осталась домысливать нашу довольно странную встречу.
Мы все думаем, что живём, как нам нравится. А вот и нет. Мы все создаём себе то, что как нам кажется, спасёт нас от наших страхов. Боясь одиночества, я создала себе крепкую и сильную семью. Тлек, среднего роста пожилой человек, старше меня на семнадцать лет. Он казах, глубокий, думающий, с круглым благородным лицом и копной серебряных прядей на большой голове. Сын Еркен. Дочка Эрика. Она среднего роста, стройная, длинноногая, с высокой грудью и кудряшками вокруг круглого миловидного личика. В день смерти моей биологической матери она вышла замуж за низкорослого коренастого спортсмена с маленькими зелеными глазами и кучей комплексов. Влад – добродушный и тихий, на фоне её был как младший братишка, но она выбрала его, и я настояла на свадьбе. Они хотели съехаться и просто так жить вместе. А я испугалась, что Эрика чуть позже будет покинута им, и мне не хотелось, чтобы она жила с мужчиной без брака. Скорее всего я чувствовала, что их связь не будет долгой. В день их скромной свадьбы 11 октября 2019 года около одиннадцати часов по полудню было довольно пасмурно, и я вышла самостоятельно наряжать лентами свою машину, так как молодые захотели ехать в ЗАГС на моей машине. Несколько раз я с недоумением повертела в руках яркие ленты, прикидывая, как их крепить и ощутила дикую тоску. Что-то глубокое и горестное разрывало в то утро мою душу, и я подумала, что мне так горько за скорую свадьбу. На часах было одиннадцать двадцать и там, в другом измерении моей жизни Халида в слезах каталась меж стен в коридоре больницы, где только что умерла наша мать. Но я этого не знала и медленно стягивала розовые ленты на высоком белом капоте, старательно крепя к ним могучие коралловые розы степлером. А Халида трясущимися руками набрала номер Ахата и сквозь слёзы сухо сказала:
