Девочка-ветер - страница 17

Отчаявшись дозвониться, молодой и начинающий драматург пришел в институт с букетом красных роз и торжественно вручил пригласительный билет на свою пьесу. Он так восторженно смотрел, что у меня просто не хватило сил отказать. Я почти забыла о нем. Моя осенняя хандра поглотила его вместе с дурашливыми ужимками, задорным смехом и манерой громко разговаривать.

– Я очень часто вспоминал вас и уже прожужжал все уши друзьям, поэтому просто не могу теперь не показать своим друзьям! Они сочтут меня хвастуном и выдумщиком.

Ну как можно спокойно пройти мимо, не принять приглашение, столь наивное и искреннее? Я, конечно, приду, сяду рядом и весь вечер буду исполнять роль подружки. Он умчался довольный, предупредив, что, как всегда, дел будет невпроворот до самого спектакля, поэтому я не должна пугаться, если он не появится вовремя. Я не боюсь, что меня бросят и придется сидеть одной. Чепуха и условности. Я взрослый человек и вполне могу пережить, если кто-то косо посмотрит в мою сторону: у нас принято осуждать женщин без спутника, даже в театре. Мне все равно. Та самая поговорка про рака не про меня. Безрыбье меня не угнетает.

Несмотря на моросящий дождь, публика усиленно курила у входа, все весело перекликались и подставляли щеки для поцелуя друг другу. Этакая полусемейная обстановка, где все про всех все знают и любят обсуждать при встрече. Все и везде одинаково: что у Коняевых, что в институте, что у моей мамочки на званом вечере. Какое счастье, что я никого не знаю и никому не обязана кивать и улыбаться, потому что так принято.

– Полина, – произнес кто-то над моим ухом, и я сжалась.

Вот я и принадлежу к некоему кружку, уже не одинока и могу чувствовать себя раскованно, махать руками и хохотать во все горло, в общем, как все, потому что отовсюду мне широко улыбаются такие замечательные, милые лица: Танюша – кузина, Коняев – почти родственник и Золотой Мальчик – почти член семьи почти родственников. Танюша вырядилась в красное платье с глубоким вырезом. Когда она идет, кажется, что надвигается крейсер «Аврора», толпа расступается и на мгновение затихает. Вокруг нее в воздухе носится что-то вызывающее, наэлектризованное до треска. Всякое ее появление – небольшой, хорошо отрепетированный спектакль на благодарную публику, которая таращится и наверняка задает себе вопрос: «А это еще что?»

Проталкивавшийся с пригласительными билетами драматург Иванов тоже узрел милую компанию, расплылся, растекся в сладкой улыбке и тут же стал мне противен. Они залились соловьем, на все лады расхваливая друг друга. Сбежать бы. Я вечно сижу меж двух стульев, и духу не хватает сделать единственное движение, чтобы раз и навсегда перестать ломать ненужную комедию, чувствовать, что я – это я, не мамочкина глупая дочка, не сумевшая научиться элементарным законам выживания, не Танюша…

– Осторожно, дорогая, – вдруг произнес над самым ухом Зимин, – он женат.

– Спасибо, – сказала я слишком громко.

Танюша нахмурила тонкие брови и взяла Илью под руку. Тот широко улыбнулся и без тени смущения поведал о своем предупреждении. Мужчины коварны.

С чувством юмора у меня плохо. В нашем доме относились ко всему слишком серьезно, поэтому смеяться над собой я не умею, подыгрывать окружающим не получается. Они снисходительно улыбаются, кивая понимающе головами, даже мой кавалер, которого я должна опасаться, как заговорщик подмигивает и весело смеется. Всем весело. Я чувствую себя болваном, не способным даже притвориться, что все понимаю и принимаю правила игры.