– Иначе нет смысла.
Чудо-дед поднес палец к губам: «ш-ш-ш».
Я вспомнил ночь в рехабе. На соседней койке похрапывал сосед, а я смотрел на верхушки заснеженных елей через окно. Звездное небо говорило: «Не бойся». Ели походили на пару замерзших в неудачной попытке разрушения Годзилл. Нарушая режим, поднялся с постели, тихонько стал спускаться с третьего этажа. Первые две недели на реабилитации я курил сигареты, иногда желание курить было нестерпимым, так одна тяга мимикрирует под другую. Уже зная, какие ступеньки не скрипят, спустился мимо комнаты админа. Вышел на веранду, занесенную февральским снегом, босиком. Глядя на луну, сказал себе, что смогу. Ноги кололо и жгло лютой ледяной коркой. Было где-то –12. Я скурил полсигареты, потом взял бычок в левую руку и вжег его в правую, между большим и указательным пальцем. В том месте, где обычно держу рюмку. Но шрама почти не осталось, и через четыре месяца случился первый срыв. Потом еще один – меньше чем через месяц случился второй срыв, который заканчивался здесь и сейчас.
– Ясно, – сказал Чудо-дед и уставился мне прямо в глаза. – Как пытались бросить?
– Дважды завязывал сам на долгий срок. В этом году полежал на ребе.
– Тут где-то?
– Под Петербургом.
– И сколько они брали?
– С меня пятьдесят тысяч… Это со скидкой.
– Фу, – Чудо-дед скорчил брезгливую гримасу.
Я попытался задать какой-то вопрос, но он резко махнул рукой и начал говорить. Он говорил минут 25, все время глядя мне в глаза. Первые пару недель я помнил его монолог, но когда начинал записывать по памяти, вся магия пропадала. Думаю, этот дед – не просто врач на пенсии, но правда святой. Он много лет проработал наркологом и теперь миксовал разные практики лечения, вкладывая свое внутреннее пламя, к которому следовало искренне потянуться. Искренен ли я?
В принципе, почти все, о чем он говорил, я читал в литературе, обсуждал эти вопросы с ребятами в психушке и на реабилитации. Но Чудо-дед имел убедительный голос. Я смогу, я смогу, я смогу.
Он дошел до кульминационного, как я понял, места, и перешел на «ты»:
– Запомни. Первое. Не существует никакого повода. Хорошо тебе или плохо, праздник или горе. Нет повода. Нужно выпить со всеми – выпей компот.
Я кивнул.
– Второе. Можно разливать, можно смеяться с другими. Но ни в коем случае не пробовать. Ты не самый умный. Ты болен. Кто-то может выпить рюмку, у кого-то дома есть бар и он каждый день проходит мимо бутылок. Но это не твой случай. Можно обмануть других, реже себя, но ты никогда не обманешь болезнь.
Я кивнул.
– Третье. Кефир или квас – сколько в живот влезет. Но пиво, лекарство на спирту, нулевка – все это исключить.
– Нулевка?
Он опять: «ш-ш-ш».
– Раньше я разрешал безалкогольное, и многие срывались. Запомни, что такие поддавки добром не закончатся. Рано или поздно за компанию на шашлыках или в гостях ты глотнешь обычного пивка. А как только алкоголь окажется в тебе, если ты алкоголик… А ты алкоголик, как мы сейчас поняли… Твоя болезнь проснется. Через несколько дней ты будешь в запое.
Я дернулся в сторону рюкзака.
– Можно мне взять ручку и блокнот?
Чудо-дед опять отмахнулся:
– Я сейчас повторю это двадцать раз. Не надо ничего писать. Сердце открой.
Он повторял, он искал свежие образы. Болезнь можно поставить на паузу, но не отмотать назад. Ведь он прав, у меня было всего два непродолжительных срыва после ребы, но я быстро дошел до новых рекордов.
