– Значит, теоретически они могут наткнуться на тело послезавтра.
– Ну да, – шепотом отозвался он, делая знак, чтобы и я говорил потише.
– А они могут ничего не заметить?
– Смеешься? И не надейся, – вздохнул Максим и потер глаза. – Тело было завернуто в двойной строительный брезент, так что часть останков найдут целехонькими даже через двадцать пять лет. Работы немедленно приостановят и тут же начнут раскапывать другие улики.
– Сколько нужно времени, чтобы опознать труп с полной уверенностью?
Максим пожал плечами.
– Я не полицейский, но, думаю, со всякими там генетическими и стоматологическими экспертизами на все про все уйдет неделя. Беда в том, что между делом они наверняка найдут мой нож и твой стальной прут! И кое-что еще. Черт, не надо было торопиться! При современных методах расследования они запросто обнаружат наши следы ДНК и даже, наверное, отпечатки пальцев. А нет, на меня и так выйдут, ведь на рукоятке ножа вырезано мое имя…
– Подарок твоего отца… – припомнил я.
– Да, швейцарский армейский нож. – Максим нервно ущипнул себя за шею. – Надо заранее подстраховаться! – понуро проговорил он. – Сегодня же вечером возьму самоотвод. Партия должна успеть выдвинуть другого кандидата. Не хочу, чтобы эра Макрона начиналась со скандала, в котором буду виноват я.
Я попробовал его успокоить:
– Подожди немного. Я же не говорю, что все можно уладить за одни выходные, но нужно хотя бы постараться понять, что нас ждет.
– Что нас ждет? Убит человек, черт возьми! Убит и замурован в этом проклятом спортзале.
Тогда я еще четыре раза выстрелил в распростертое тело… И эти четыре отрывистых удара прозвучали так, словно я стучался в дверь беды[47].
Альбер Камю
1
Двадцать пять лет назад
Суббота, 19 декабря 1992 года
Снег валил с раннего утра. Небывалая, неожиданная перемена погоды, случившаяся в тот день рождественских каникул, вызвала великую сумятицу. «Чудовищный хаос», как говорили в этих краях. На Лазурном Берегу с лихвой хватило и легкого белого пушка, чтобы парализовать всякую деятельность. Оно и понятно: ведь тогда шел не жиденький снег, а грянул настоящий буран, невиданный с января 1985-го и февраля 1986 года. По некоторым сообщениям, в Аяччо тогда выпало пятнадцать сантиметров снега, в Антибе – десять, а в Ницце – восемь. Самолеты взлетали в час по чайной ложке, большую часть поездов отменили, дороги стали практически непроезжими. Не говоря уже о непредвиденных перебоях в электроснабжении, нарушивших привычный ход жизни.
Из окна моей комнаты я разглядывал скованный стужей кампус. Картина была сюрреалистическая. Снег как будто стер пустошь, накрыв ее широким белым покрывалом. Под его тяжестью гнулись оливковые и цитрусовые деревья. А приморские сосны словно перенеслись в белоснежно-пушистый антураж сказок Андерсена.
Интерны большей частью успели уехать из лицея накануне вечером. Сент-Экз опустел, как традиционно случалось только раз в году – на рождественские каникулы. На территории кампуса оставались лишь редкие воспитанники, которым в виде исключения разрешили проживать в своих комнатах и в каникулы. Это были учащиеся подготовительных классов, готовившиеся к строгим отборочным экзаменам, а также три-четыре преподавателя, проживавших здесь же на служебных квартирах и опоздавших на свои самолеты и поезда из-за бурана.
Вот уже с полчаса как я сидел за столом, вперившись безнадежно потухшим взором в условие задачи по алгебре.
