О чём она хоть их пишет? О любви? Можно было бы поискать критику, но читать её пришлось бы через автоматический переводчик. В то, что фон Мореншильд начитывает политические программы, не верилось. Танас закрыл вкладку с видео.
Детей нет. Все документы в порядке. В Рабенмюле приехала из Дрездена, в Дрезден из Гамбурга, в Гамбург из Копенгагена, туда – из Стокгольма, в Стокгольм – из Турку, в Турку – из Хельсинки. Не самый оптимальный маршрут, конечно, но и подозрительным не выглядит. Постоянных активных источников дохода нет, очевидно, живёт на отступные от бывшего мужа. Грамотно, значит, развелась. Если развод вообще не фиктивный. Князю не давал покоя олень – и связь Дрентельнов и фон Мореншильдов с Эстляндией. Балтийские земли – прибежище жрецов. Жрецы уже пытались отнять земли у вампиров, и будут пытаться снова и снова, никакого сомнения. Всё же Батори был силён. Никто не знает, как ему удалось вышвырнуть жрецов из Пруссии, но очевидно, что под силу такое повторить не каждому. Единственные, кто остались – два ковена в Лужицких горах, ковены сущностей, чьей магией пропитана кровь Танаса Крабата от рождения, Ужовника и Наданя. Невозможно очистить земли от старой волшбы, пока род Крабатов жив. И никто из вампиров, кроме Крабатов, не может находиться здесь долго.
Моя кровь. Моя земля.
Это была даже не мысль. Чувство. Ведомый этим чувством, Танас Крабат уже не раз сохранил свой край, своих людей, свою семью. Всё это было – как будто его второе, большое тело, и сейчас в это тело впилась маленькая заноза. Не будь заноза живым человеком, выкинуть бы её вон, вырезать, выжечь, и дело с концом. Но князь давно уже был вампиром, а не человеком, и все порывы былой твари в себе старался душить.
В этом они с Батори были похожи. Наверное, только в этом. Незаконнорождённый брат легендарного короля Матяша Корвина был рыцарь и аристократ до глубины души, космополит, глотающий языки с лёгкостью цыгана, книжник, щёголь и бабник. Глядя на вечно стоящего подле Крабата – крестьянского сына, бойкого предпринимателя, бюрократа, равнодушного к книгам и женщинам – кроме редких, даже редчайших случаев, никто не понимал, что их, давно уже не сыновей одной «семьи», вообще держит вместе. Крабат знал, что. Оба они противостояли Твари, спасали человечество от самого себя.
Батори сейчас порой не хватало. Загадки, связанные с волшбой, тот решал очень хитроумно. Крабат надеялся, что со временем Канторка достигнет того же хитроумия, раз уж так полюбила сидеть за книгами, но когда это случится – Ужовник знает.
В дверь постучали. Тут же, без разрешения, ввалился «волк».
– Ваше это… Высочество, а она отказывается от горничной, эта… Фон-барон! Наотрез!
– Что говорит?
– Говорит, сама справится…
– Фон Мореншильд, сама?! – князь откинулся в кресле, нахмурился, вспоминая девушку, не понимающую, как высушить мокрую одежду и того, что только что закипевший кофе слишком горяч. – Хотел бы я на это посмотреть.
***
Уголь в чулане нашёлся, почти полный деревянный ящик. По счастью, там была и кипа старых газет. (Нота бене: из хозяйственных закупок надо постоянно брать не только мыло и зубную пасту, но и туалетную бумагу). Довольно быстро сумела затопить плиту, нашла большой эмалированный ковш и сварила в нём кофе. Половина кофе сбежала, плита стала грязной, и, пока напиток остывал в эмалированной же кружке, Лиза пыталась привести плиту в порядок, оттирая её скомканными газетами. Мусорное ведро наполнилось наполовину, когда результат её более или менее удовлетворил.
