Кофе ждал её слишком долго и был еле-еле тёплым. Багет подчерствел, масло начало расползаться. Фон Мореншильд вспомнила, что продукты надо бы складывать в холодное место, раз холодильника нет. Тщательно обнюхала ветчину, потом поискала нож. Увы, в Рабенмюле она была чуть ли не единственной, у кого ножа не было. Багет приходилось мазать о масло, ветчину – откусывать. К концу завтрака щёки и подбородок дочери славного дворянского рода лоснились от жира. Девушка с трудом отмыла их холодной водой с мылом.
Холоднее полок в чулане ничего не нашлось. Лиза разложила еду из пакетов. Было жалко осознавать, что не меньше половины, скорее всего, испортится. В этот момент дверной колокольчик затрезвонил так, словно в него вселился полтергейст.
Лиза засуетилась, наскоро переодела майку, причесалась и выскочила на крыльцо, чуть не столкнув рослую девушку с вьющимися волосами и в спортивном костюме.
– Здро-о-овствуйте, – протянула незнакомка. – Мне хозяйка нужна.
Фон Мореншильд помолчала, шокированная таким откровенным признанием. Потом сообразила, что девушка вовсе не ищет, кому бы стать рабыней.
– Я хозяйка. Доброго утра.
– Здро-о-овствуйте, – повторила незнакомка. – Меня князь прислал. Сказал, горничной у вас нет. Я бы но-о-онялась.
Искушение закричать: «Беру!» было невероятным.
– Простите, но я пока не собираюсь нанимать прислугу.
Девушка озадачилась.
– А как же вы жить-то будете?
– Живут же как-то люди без прислуги.
– Так то – люди!
– А я кто?!
– Барыня ведь.
Девушки постояли, обе переживая столкновение с чужим мировоззрением.
– Простите, и моя благодарность князю. Прислуга мне не нужна. Я намерена вести дом сама.
– Извинения просим, – хмуро сказала незнакомка и принялась спускаться по ступенькам.
– Подождите… Скажите, пожалуйста, а у вас с собой ведь есть нож?
– Ну да.
– Вы не могли бы его мне одолжить до завтра? А то я без ножа даже бутерброда нарезать не могу. Я потом куплю себе.
Девушка неуверенно поглядела на «барыню».
– А я как же буду без ножа весь день ходить?
– Тоже одолжите у кого-то, если понадобится.
У девушки стало отчаянное лицо.
– Ладно, неважно, – быстро сказала фон Мореншильд. – Доброго утра, ещё раз.
– Извинения просим, – повторила девушка и широкими шагами пошла вон со двора.
Лиза села на крыльцо, сняла очки, уткнулась носом в колени и заплакала. Очень тихо, чтобы на звук точно никто не пришёл. Потом нашарила очки, встала, длинно шмыгнула носом и пошла обратно в кухню.
Там она села за тетрадь и принялась работать, полная решимости сдать к декабрю в какое-нибудь дрезденское издательство книгу, которая сделает её не только известной, но и богатой. Все окна в доме были открыты нараспашку: дом проветривался. На подоконниках гостиной были развешаны предметы немудрёного лизиного гардероба: девушка рассудила, что если не может пока постирать одежду, то стоит хотя бы освежить её. Иначе, пожалуй, кредиты в местных лавках и кафе станут недоступны ей немного слишком быстро.
В телефоне были открыты сайты, посвящённые истории Лужицких гор.
Фон Мореншильд так увлеклась работой, что мужчину, вошедшего во двор, заметила только когда он, с любопытством поглядывая на окно кухни, взялся за верёвку дверного колокольчика и пошевелил ею.
Продолжая глядеть в телефон, Лиза, будто сомнамбула, направилась ко входной двери. Открыла и уставилась на мужчину так, словно увидела привидение и её к полу пригвоздило.
