А уважаю ли я себя? Колючие мурашки пробегают по рукам и ногам, когда вдруг смотрю на все под другим углом, и все окрашивается в черно-белый без серых оттенков. Старший Новиков буквально назвал меня содержанкой… Сказал, что я терплю отвратительное поведение Мота ради материальных благ.
И разве он не прав?.. У меня в руках сумка, стоимость которой равняется месячному заработку моих родителей, а на ногах кроссовки известного американского бренда. И даже если не брать в расчет одежду, когда я в последний раз тратила свои деньги? Точнее… когда они были? Квартира, учеба в автошколе, закупка еды, оплата уборщицы, развлечения… Все оплачивается с карты, на которой стоит имя Матвея.
– Дай свои губки, – мурлычет Новиков, наклоняясь ко мне для поцелуя, видя, что я не спешу по обыкновению бросаться в его объятия.
– Извини, я не очень хорошо себя чувствую, – вру я. – Горло болит. Не хочу тебя заразить. Я же знаю, как ты ненавидишь болеть.
Мот презрительно морщит рот, но не форсирует. Хотя мог бы. Мы оба знаем, что если бы он захотел, мог все равно надавить и… я бы по обыкновению согласилась? Или разозлила его, как в прошлый раз?
Даже не знаю, действительно он поверил, что я простыла, или просто не хочет напрягаться. В последнее время я его не узнаю и не понимаю. От того обходительного, пусть и местами заносчивого парня, который при свечах признавался мне в любви много месяцев назад, не осталось и следа. Или он тогда так умело притворялся, а теперь настоящий?
Матвей выжимает педаль газа, и машина резко трогается, заставляя ремень безопасности больно врезаться в грудь. Я закусываю губу и стискиваю пальцы – сотни раз с ним ездила, а все еще не могу принять его бесшабашную манеру вождения. Когда-нибудь это плохо кончится…
– Матвей, скажи… – я набираю в легкие воздух. – Почему ты не знакомишь меня со своей семьей?
– В смысле? – он, кажется, искренне удивлен. – Ты знаешь Кирилла.
– Я имею в виду отца и…
– Что за вопрос? – он недовольно хмурит брови. – С какого перепугу тебя вдруг начало это парить?
– Просто мне кажется, что… – я качаю головой. – Не знаю. Ты ведь знаком с моими родителями.
– Отец занятой мужик. Постоянно в разъездах.
– Но ты же видишься с ним?
Матвей не торопится отвечать. По его напряженной челюсти понимаю, что мой вопрос ему очень не нравится, и еще сутки назад я бы постаралась сгладить эту неловкость. Но сейчас почему-то не хочу отступать. Все же слова Кирилла больно ранили меня, заставили посмотреть на отношения с другой стороны. Я теперь не только в его, но и в своих глазах содержанка, которую не приводят в семью…
– Позавчера, когда новую сумку тебе брали, тебе по хуй на моего папочку было, – как-то неприятно усмехается Матвей.
Я поджимаю губы. Он быстро мажет по мне взглядом на очередном светофоре. Затем трет переносицу и через несколько минут напряженного молчания заговаривает уже спокойным тоном.
– За полтора часа соберешься? – спрашивает, когда машина сворачивает на большой проспект, ведущий к дому.
– Для чего?
– Нас позвали на день рождения моего двоюродного брата, – отвечает он сухо. – Алика. Ты его должна помнить, мы отдыхали с ним. Может быть, после этого перестанешь нагнетать, что я не знакомлю тебя с семьей.
Я утыкаюсь взглядом в приборную панель, потому что Алика я помню. Он был на дне рождения Матвея, и как-то мы ездили к нему на дачу.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – напоминаю, потому что и правда морально истощена за сегодня. У меня просто нет сил, чтобы куда-то идти.
