– Ну, видно, я не все, – пожала я плечами. – То есть умом я, конечно, понимаю, почему он считается красавчиком, но равнодушна к такому типу. А вот музыка у них вроде неплохая.
– Вряд ли тут большая заслуга Хью. Все песни пишет Марк Риммер. Он и правда гений. Ну почти. Его песни печальные и веселые одновременно, даже удивительно. И тексты отличные, он придает им особое значение. Это не просто рифмовки. Но, конечно, жаль, что Крис МакКоннелл больше не с ним, – Стю грустно улыбнулся, совсем как ты, когда рассказывала про разрыв The Libertines в один из своих последних приездов. – Их дуэт – настоящий огонь. Они были как братья. А потом раз – и все. Сохранилась лишь пригоршня песен и пара видео, но они действительно отличались от всех остальных. Такие явления в рок-музыке нечасто бывают, может, один раз в поколение. Жаль, что им так и не суждено было стать великими. Да и Бен, их старый барабанщик, реально крутой. Сейчас The Red Room – стадионные боги девичьих сердец, но от рока в них осталось немного.
Пару минут мы просто молчали. Стю крутил список песен вверх-вниз.
– А что ты можешь сказать о ней как о человеке, увидев, что она слушала? – спросила я. – Ведь такое зеркало души, как айпод, еще поискать.
– Скажу, что она была романтичной, – он осекся и виновато взглянул на меня.
До меня не сразу дошло, в чем дело.
– Ничего, я тоже постоянно путаюсь, в каком времени говорить о ней.
Мне невольно вспомнились сегодняшние слова Мегс о том, что ты умерла. Я посмотрела в темноту.
– Так вот, – продолжил Стюарт, – она очень романтичная, потому что тут столько всего о любви.
– А разве не все песни на свете так или иначе посвящены любви… или смерти?
Стюарт уставился на меня широко раскрытыми глазами. Не знаю, чего в них было больше – удивления или восхищения. Или поровну того и другого. Странный паренек. Потом он призадумался, прихлебывая сидр и глядя за горизонт.
– Ну нет, наверное, я не соглашусь. Сложный вопрос. Вот послушай, – он протянул мне один наушник.
Я придвинулась поближе. Заиграла «Тrue Love Waits», где мне был знаком каждый звук. Мне нравилось, что Стю всегда ждет конца куплета, прежде чем заговорить.
– Ты знала, что песня написана по мотивам сюжета из новостей? – произнес Стю, дождавшись проигрыша. – Про маленького мальчика, которого мать на несколько дней оставила дома одного. Когда знаешь историю, сама песня звучит по-другому, ее смысл гораздо глубже, и она… больнее.
Я кивнула.
– Но ведь все равно это о любви – просто о другой, более вселенской, что ли?
По правде, она всегда вызывала у меня мысли о тебе, запертой в подвале или на чердаке какого-то страшного дома. Вот, опять мне мерещатся подвалы! В сущности, все песни так или иначе вызывали мысли о тебе, потому что говорили о любви или о смерти.
– Она думала о смерти, – Стюарт снова принялся крутить колесико айпода.
– А разве можно жить не думая о ней? У меня вот тоже бывают такие настроения, когда слушаю некоторые песни Coldplay в темноте.
Он скривился.
– Я что-то не то сказала?
– Ты правда слушаешь Coldplay?
– Ну так, иногда, – я почувствовала, как щеки одеревенели от смущения, будто я случайно проговорилась, что до сих пор писаюсь в штаны. – А что, тебе не нравится?
– Не то чтобы не нравится. Ранние альбомы нормальные. Мне сложно это сформулировать, – он посмотрел на меня очень серьезно, как будто речь шла о каком-то принципиальном для него вопросе. – Ника, они же такие пафосные и пустые, все, что они хотели сказать, они сказали на первом альбоме, а дальше начался бизнес. Они в топе-то оказываются только потому, что продают альбом за девяносто девять центов.
