Мы продолжали, перебрав всю известную нам Камасутру, пока Рони совсем не обессилела. Потом я наклонился к ней, погладил по щеке.
– Ты устала, малыш?
– Да, можно я чуть-чуть отдохну?
– Конечно, Рони.
Она свернулась комочком на кровати подобно маленькому котёнку в лотке. Нас обливало ветерком с балкона, и я опустил на неё простынь, сам отправился курить. Когда я вернулся, Рони уже успела крепко уснуть. Я прилёг рядом, просунув свою руку под её голову, и она обняла меня во сне, сладко-сладко.
Симуляция
Утро. Я смотрю с недовольным лицом на будильник, вытаскивая руку из-под Рони, а сам думаю – и кто же такой придумал работать по выходным?! Я разбудил Рони поцелуем и дал напутствие запереть за мной дверь, а сам отправился на автобусную остановку, ждать вахтовку, которая должна была по договоренности проехать сегодня и здесь.
По пути на работу я не слушал музыку, как обычно, в своих фирменных наушниках, которыми я гордился и важно надевал на показ. Сегодня я смотрел в пыльное окно вахтовки, наблюдая, как красиво дым из заводской трубы смешивается с перистыми облаками и образует что-то природное. Как будто это был завод по изготовлению облаков и занимал очень важную нишу в этом бренном мире. Настроение было творческим, а мысли глубокими.
Суть моей воскресной работы заключалась во взаимодействии с людьми, которые отдыхают по воскресеньям, так что я сидел в офисе, для вида открыв на рабочем столе компьютера важный документ, и вяло изображал бурную рабочую деятельность. Напротив меня сидел мой друг Костя и брал с меня пример.
Мне работать с Костей очень нравилось, его чувство юмора было похлеще моего, и мы постоянно держали друг друга в тонусе. Костя был персонажем колоритным, запоминающимся: невысокого роста, круглый, но с явно выраженной харизмой веселого философа. Острые шуточки из его рта вылетали безотказно, как из автомата Калашникова, точно как и необдуманная ерунда на планёрках с важными шишками. Помнится, раз на одной из таких он выкрикнул – «Казнить!» на вопрос пиджака из Москвы – «Что делать с представителем итальянского оборудования». Бедолага при этом присутствовал за длинным столом, составленным из нескольких поменьше, и ни черта не понимал по-русски, но одобрительно кивнул в сторону выкрикнувшего, который целый день расспрашивал его на родном, догоняя смыслы жестикуляцией, а тот в свою очередь отвечал взаимностью, ибо переводчику было некогда, он за свои скромные изучал местный ландшафт, разделяя идеи полюбившейся пожарницы, как и в тот момент.
Костя часто акцентировал внимание на том, что он русский, будучи неприлично смуглым, оттенка шершавого рубина, с внешностью азиатского хана. При этом он симпатизировал буддизму и даже бывал в храме Будды, будучи в Индии по работе. Его подпольной кличкой была «Сомбреро», так как походка и мимика были таковы, что если вообразить его в мексиканской шляпе и всунуть маракасы в руки, то было не отличить от марьячи.
– Артурка, ты опять всю ночь шлялся по чужим подушкам и шевелил бродячий скот? – выкрикнул Костя, не прерываясь бездарно рисовать эскиз своей будущей очередной татуировки.
– Нет, Костярин, я не занимаюсь благотворительностью в целях повышения демографического положения страны.
– То есть полстраны детей, похожих на тебя, в городах, в которых мы побывали, это случайность? И твоё выражение – «чужих детей не бывает» не имеет к этому отношения? А что тогда сонный такой? Если ты не перестанешь грызть боярышник, то однажды ослепнешь.
