«Просто удивительно, сколько всякой ерунды человеку требуется для выживания», – думала Краш, набивая рюкзак. И это только по минимуму – она не брала фотоальбомы или книги (ладно, всего пару книжек – апокалипсис переживать гораздо приятней в компании с Робин Маккинли) или другой хлам, который люди берут с собой непонятно зачем.
Краш нравились фильмы о Годзилле, и в старых версиях обязательно были эпизоды, в которых Годзилла разносит вдребезги какой-нибудь район, а люди удирают, погрузив в тележку буквально все свои пожитки. Там и мебель, и посуда, и всякий прочий хлам, и конечно, поверх этой кучи дитя в корзинке, словно о нём спохватились в последний момент: «Так, мамин чайный сервиз погрузили, может, ребенка тоже прихватить? Место еще есть».
Если бы Краш убегала от гигантского страшилища с радиоактивным дыханием, она бы не стала впрягаться в повозку с мебелью, а удирала во все лопатки в какое-нибудь укрытие как можно дальше от разбушевавшейся твари, как полагается здравомыслящим людям, за которыми гонится чудовище.
И она бы не стала убегать в ту сторону, куда идет Годзилла – еще один момент в этих фильмах, от которого она просто выходила из себя. Неужели нельзя свернуть поперёк пути чудовища? Ну хоть кто-нибудь метнулся бы в сторону и затаился, пока эта тварь не пройдет мимо.
Краш примеряла рюкзак с поклажей, пока не удостоверилась, что сможет выдержать его вес в длительном переходе. Когда у тебя протез, малейшее изменение веса может повлиять на то, как он сидит. Она понимала, что культя может опухнуть, особенно поначалу, и хотела привыкнуть к ходьбе с грузом за плечами, ведь поход намечается не на пару дней в выходные, а надолго, может быть, вернуться домой уже не доведется, хоть все остальные с ней не согласны.
Адам удивлялся, с чего это она начала постоянно пропадать в окрестных лесах, но она решила подготовиться насколько это возможно, и даже сверх того – к моменту отправления нужно быть в идеальной форме.
При любой чрезвычайной ситуации по шоссе будет не протолкнуться из-за пробок, так что тем, кто собирался уехать, всё равно придется бросать машину и топать пешком. И уж от нее никто не дождется нытья про мозоли на пятках и ноющие ноги, к тому же у нее всего одна пятка и полторы ноги.
И вообще, Краш не собирается становиться обузой, которую остальным придется дожидаться и из-за этого попасть в беду.
Она решила взять с собой один из кухонных ножей и завернуть его в газету, но отец заметил, как она засовывает его в рюкзак и заставил положить на место.
– Когда-нибудь он нам для этого точно пригодится, – согласился он, услышав объяснение, зачем ей нож, и даже не закатил глаза, когда она заявила, что собирается им защищаться от воров и убийц после того, как придется покинуть дом. За это отца она просто обожала – он никогда ее не высмеивал, даже если она творила явные глупости.
– А пока мы дома, им лучше нарезать лук.
И всё-таки нужно быть в полной готовности к выходу в любой момент, а значит, при себе должно быть что-то острое. Она несколько часов рылась в барахле, накопившемся в сарае – плодится оно, что ли, откуда столько всего взялось? – и вдруг нашла небольшой топорик в чехле с застежкой. Это даже лучше ножа, ведь топором можно не только отбиваться от врагов, но и дров для костра нарубить, а обух сгодится вместо молотка.
Собрав наконец всё необходимое так, как было задумано, она надела рюкзак и с тех пор практически не снимала, разве что, отправляясь в ванную. Так и ходила везде с рюкзаком за плечами. Даже за обеденным столом пристраивала его рядом со стулом в ногах (не обращая внимания на то, как закатывает глаза Адам, или переглядываются родители – Краш прекрасно понимала, что они о ней думают, ну и пусть их). Она готова к любой неожиданности и не допустит того, чтобы ее застали врасплох, а если Адам надеется на припасы из ее рюкзака только потому, что сам не соизволил подготовиться заранее, фиг ему, ни черта не получит.
