– Было такое. Иль не было? Похоже на то, как начинаются все ваши сказания. Мне любопытно узнать, какими россказнями пичкали тебя, Сорэйя. Как случилось, что на тебя пало проклятие? Скажи мне правду и можешь ждать того же от меня. По рукам?
Сорэйя сомневалась, ища подвох в предложении Парвуанэ. Ей казалось, будто она стоит на краю высокого утеса, с которого див предлагает ей спрыгнуть. Разве не глупо идти у нее на поводу?
«Но я в отчаянии», – подумала Сорэйя. Она начала пересказывать то, что слышала от матери. Про дива, встретившегося ей в лесном краю к югу от горы Арзур. Сорэйя рассказывала обо всем так же, как это делала Таминэ. Так, будто это была легенда, нечто, что произошло с кем-то другим давным-давно. Никаких имен, никаких обвинений. Слушая обо всем этом ребенком, она принимала рассказ за чистую монету, особо не стараясь его анализировать. Она требовала, чтобы мать рассказала ей все еще раз, каждый раз надеясь на иной исход. Требовала всякий раз, как они встречались. Однако по мере взросления ей становилось все сложнее слушать, так как сложнее становилось и дистанцироваться. Сейчас завершить рассказ было даже сложнее, однако Сорэйя рассказала все до последнего слова, неотрывно смотря в глаза Парвуанэ.
– Ну? – закончив, спросила она чуть громче, чем хотела. – Вот и все. А теперь говори, что тебе известно.
– Я обещала правду за правду. Ты рассказала мне предание, а не поделилась правдой.
– Это то, что рассказывала мне матушка.
– Твоя мать лгала тебе.
Сорэйя покачала головой, не готовая поверить в подобное. Ее мать не лгунья. Жизнь Сорэйи не ложь. И все же из головы не шло, насколько сильно Таминэ не хотела, чтобы Сорэйя встречалась с дивом. Может ли быть так, что она боялась того, что див могла раскрыть? Или Парвуанэ просто старается ввести ее в смятение? «Дивы умеют манипулировать людьми. Ему может оказаться достаточно одного слова, чтобы уничтожить тебя».
– Ты играешь со мной в игры. Ты бы обвинила ее во лжи, что бы я тебе ни рассказала, – сказала Сорэйя, отходя от решетки.
Парвуанэ положила руку на грудь в показной обиде.
– Не веришь мне? Ответь-ка мне вот на что: почему проклятие не проявилось сразу же после рождения?
– Я не знаю, – раздраженно выдохнула Сорэйя. – Чтобы матушка не умерла при родах? Чтобы ей пришлось жить с тем, что она никогда не сможет взять на руки собственную дочь?
– А вот еще вопрос: почему именно первенец-девочка? А не просто первенец?
– Потому что дивы загадочны и несправедливы, – сорвалась Сорэйя.
И все же вопрос задел ее за живое. Она задавалась им всякий раз, как видела Соруша.
– А вот еще: зачем дивам накладывать на ребенка ядовитое проклятие, перед которым будут уязвимы даже сами дивы? Зачем создавать оружие, которое можно использовать против них самих?
На этот раз Сорэйя не нашлась, что ответить. Губы Парвуанэ растянулись в снисходительной улыбке, от которой к лицу Сорэйи прилила краска.
– К тому же для подобного проклятия потребовалось бы куда больше, чем обронить пару слов, желая напугать ребенка.
Сорэйя боролась с желанием начать теребить торчавшую из рукава нитку.
– Ты хочешь сбить меня с толку.
– Я пытаюсь помочь тебе. Тебе соврали, но это была не я.
– Мне все равно! – крикнула Сорэйя.
Все эти годы она держала свои эмоции в узде, подчиняя их своей воле. Но сейчас, из-за этого ухмыляющегося демона, они нахлынули на нее все и сразу. Она глубоко вдохнула и вспомнила Шахмара. Вспомнила растущие у него на коже чешуйки, стараясь успокоиться.
