Старик медленно поднял голову.
Человеку, обратившемуся к нему с этими словами, было под тридцать лет. Лицо его загорело и обветрилось; глаза имели довольно странное выражение: в них замечался одновременно и смышленый взгляд матроса и наивный взгляд крестьянина. Он крепко сжимал в своих кулаках весла. Вид его был, в общем, кроткий и смирный. За поясом у него были заткнуты кинжал, два пистолета и четки.
– Кто вы такой? – переспросил старик.
– Я только что объявил это вам, – ответил матрос.
– Ну, так чего же вам от меня нужно?
Матрос положил весла, скрестил руки и ответил:
– Мне нужно вас убить.
– Как вам будет угодно, – спокойно ответил старик.
– Так приготовьтесь умереть! – проговорил матрос, повышая голос.
– А почему, собственно, я должен умереть? – так же спокойно спросил пассажир.
Наступило молчание. Матроса, казалось, смутил вопрос старика. Наконец он сказал:
– Ведь я уже сказал вам, что желаю вас убить.
– А я вас еще раз спрашиваю – за что? – проговорил старик.
– За то, что вы убили моего брата! – воскликнул матрос, сверкая глазами.
– Я начал с того, что спас ему жизнь, – спокойно заметил пассажир.
– Да, это верно. Сначала вы спасли ему жизнь, а потом убили его.
– Неправда, вовсе не я его убил, а его собственная вина.
Матрос в недоумении уставился на старика, но затем его брови снова насупились зловещим образом.
– Как вас зовут? – спросил старик.
– Зовут меня Гальмало; впрочем, вам совсем не обязательно знать, как меня зовут, я могу вас убить и без этого.
В это мгновение из-за туч показалось солнце. Один из лучей его упал прямо на лицо матроса и ярко осветил его мрачное лицо. Старик внимательно, не отрывая глаз, стал в него всматриваться.
Орудийная пальба все еще продолжалась, но как-то с перерывами, скачками, словно замирая. Густой дым застилал горизонт. Шлюпка, не управляемая гребцом, плыла по воле ветра и волн.
Матрос взял в правую руку один из пистолетов, бывших у него за поясом, а в другую – четки.
Старик поднялся в лодке и спросил:
– Ты веришь в Бога?
– Я верю в Отца нашего небесного, – ответил матрос и перекрестился.
– А есть ли у тебя мать?
– Есть, – ответил матрос и вторично перекрестился. Затем он промолвил: – Довольно! Я даю вам одну минуту, чтобы приготовиться к смерти, ваше сиятельство, – и он взвел курок.
– Почему ты называешь меня «ваше сиятельство»?
– Потому что вы знатный барин. Это видно.
– А у тебя есть свой барин?
– Как же, есть, да еще и знатный. Разве можно жить без барина?
– А где твой барин?
– Не знаю. Он эмигрировал. Его зовут маркиз Лантенак, виконт Фонтенэ, бретонский князь. Ему принадлежит поместье Сэ-Форэ. Я его, положим, никогда не видел, но все же он мой барин.
– А если бы ты его увидел, стал ли бы ты ему повиноваться?
– Еще бы! Ведь не нехристь же я какой-нибудь, чтобы не повиноваться ему. Нужно повиноваться Богу, потом королю – богу земному, а затем своему барину, который для нас тот же король. Но дело не в этом: вы убили моего брата, и теперь я должен вас убить.
