– Витольд, ты, твоя сестра и мой отец – самые родные для меня люди. И нет во всём свете никого, кем бы я дорожила больше… Я бы умерла, если бы от этого зависело ваше благополучие… Пожалуйста, Витольд, ты же знаешь, как нам с Розамундой тяжело обходиться без тебя!
– Я знаю, – рыцарь встал. Табурет, на котором он сидел, повалился на пол и треснул посередине. – И я бы тоже с радостью отдал жизнь, чтобы защитить вас двоих… У меня болит голова, дорогая, мне очень хочется спать.
– Доброй ночи, – дрогнувшим голосом произнесла София. Витольд, как заворожённый, наблюдал за плавными движениями рук возлюбленной. Она рисовала таинственные знаки на запотевших стёклах. Витольду хотелось перехватить её хрупкое запястье, поднести к губам длинные пальцы и самому написать послание на окне… Он поднял сломанный табурет и, не говоря больше ни слова, вышел из тесной учебной комнаты. На стекле появились аккуратные буквы – такому почерку позавидовал бы иной каллиграф.
София прислонилась щекой к оконной раме и прочитала вслух новорождённое слово:
– Даниэль.
Я всё время щурилась от вспышек фотоаппарата и ёрзала в белом кожаном кресле. Сколько раз прокручивала в голове это событие и с таким нетерпением ждала презентации своего романа! А теперь больше всего на свете мечтала оказаться на другом конце вселенной, подальше от назойливых интервьюеров и любопытных зрителей. Высокий лысеющий мужчина с двойным подбородком растолкал локтями группу застывших подростков и подошёл к моему столу. Дерзко подмигнул и протянул мне ручку.
– Пожалуйста, подпишите.
Честно говоря, это меня немного удивило. Никто из них не читал мою книгу, к тому же я не какой-нибудь известный писатель, раз в год выдающий по бестселлеру. Глупо просить автограф, натягивать на лицо приторную улыбку, притворяясь, что перед тобой – значительное лицо. Я никоим образом не претендую на громкую славу. Я стала писателем по случайному стечению обстоятельств и на самом деле даже не собиралась продавать свою книгу. Однако, если ты однажды связался с издательством, – дела пойдут хуже некуда. Там сделают всё возможное, чтобы превратить благородного автора в коммерческого писаку.
Разумеется, я иронизирую. Без поддержки издателя и редактора я бы вообще никогда ничего не сделала. Моя небрежная рукопись осталась бы лежать в ящичке стола, смиренно дожидаясь своего часа. Конечно, я благодарна за возможность стать настоящим писателем с опубликованной книгой. Правда, немного волнуюсь: а что подумают читатели? Им точно понравится? А вдруг в газетах напечатают критические отзывы, после которых мне захочется сжечь все экземпляры романа? И дело тут вовсе не в задетом эго. Эта книга написана в память о моей матери, для неё и о ней. Теперь, когда я могу подержать её в руках и пошелестеть хрустящими страницами, мне намного спокойнее. Да, я с уверенностью могу сказать, что исполнила своё предназначение, и даже если я больше никогда ничего не напишу, это совсем не страшно. С чувством выполненного долга я снимаю с себя ответственность за истраченные слова. Нам всё равно не дано предугадать, как они отзовутся, и потому лучше отключить бесполезные мысли о возможном, по пока ещё не случившемся. С этого дня я прекращу читать газеты.
Журналистка – миловидная девушка с близко посаженными голубыми глазами и вздёрнутым носом – поставила на стол диктофон и обворожительно улыбнулась. У меня на щеках разгорался пожар, а голова превратилась в планету, вращающуюся вокруг своей оси. Я поднесла ко рту кулачок и откашлялась, пытаясь вернуть голосу прежнюю силу, а тону – обманчивую невозмутимость. Думается, кое-какие актёрские способности я всё-таки унаследовала от матери.
