Девять рассказов. Идиш литература в переводах Вадима Чернера - страница 2

В вытянутой гулкой комнате, где вдоль стен тянулись длинные деревянные скамьи, сидели люди и ждали своей очереди. Тут уже никакого особого впечатления мой внешний вид не производил. Люди, сидящие на скамьях, все выглядели примерно так же. Женщина сидела с тремя детьми, и трудно было определить, к какого разряда детям их можно было отнести: оборванные, обтрёпанные, с торчащими волосами на давно немытых головках, с заострившимися личиками. Другие сидели с ногами, обёрнутыми лохмотьями…

– Ну? Какую помощь здесь мне удастся получить?

Наконец, после долгого ожидания, подошла моя очередь. Я оказался в другой комнате, где стоял стол, покрытый зелёной тканью. Над ним висел портрет Сталина, который улыбаясь простирает руку, готовый обнять всех.

В комнате никого не было. Я оставался стоять в дверях, не зная, что мне делать? Прежде, чем я решил, как мне дальше быть, открылась боковая дверь, и в комнату вошла женщина. Она, даже не взглянув в мою сторону, спросила меня жёстким тоном по-русски:

– Вы по какому вопросу?

Я начал приближаться к столу и тут заметил, что за ним сидит женщина среднего возраста, с округлым светлым лицом, тёмными, гладко причёсанными волосами, с высоким выпуклым лбом, что свидетельствовало об известной доле интеллигентности.

Она оглядела меня и спросила по-русски:

– Вы еврей?

– Еврей.

Она поднялась со своего места, подошла к двери, заперла её и заговорила со мной по-еврейски, улыбаясь:

– Ну, как поживаете?

Я ответил ей, вытянув обе руки:

– Сами видите…

– Не надо волноваться, я всё сделаю для вас. Я – начальник отдела кадров. Какая-нибудь специальность у вас есть?

У меня с собой был узелок, в котором была завязана книжечка с моими рассказами, которые были изданы минским государственным издательством, заметки из прессы по поводу моего творческого вечера в Москве, под председательством Давида Бергельсона, членский билет союза писателей СССР и тому подобное…

Она просмотрела эти бумаги, и я заметил, что в какой-то момент её глаза увлажнились. Она, не стесняясь, достала носовой платок и им вытирала слезу за слезой.

Она проговорила плачущим голосом:

– Я тоже имела к этому отношение. Мой муж был в Одессе писателем, гебраистом.

– Где же он сейчас?

– Он погиб.

– Как так?

– Не надо спрашивать. Я занимаю ответственный пост на государственной службе и не нужно об этом говорить.

– Могу я знать, как было вашего мужа имя?

– Нет.

Она захотела покончить со всеми вопросами и обратилась ко мне официальным тоном:

– Итак, нужно заняться вашим трудоустройством. Вас надо трудоустроить туда, где вы могли бы питаться: в пекарню, в больницу, в ресторан… Ну, хорошо…

Она выписала мне чек на суму тридцать рублей и сказала:

– Вы сможете получить по этой квитанции тридцать рублей в следующей комнате. Ваши документы пока оставьте у меня. В четыре часа, когда я окончу работу, зайдите ко мне.

В дверях она бросила взгляд на мою причёску и сказала с улыбкой:

– Литературная шевелюра, тем не менее, ещё при вас остаётся. Не волнуйтесь, скрепите себя, вам больше не придётся голодать.

Она открыла дверь и сказала по-русски, чтобы все могли слышать:

– Вы должны проявлять терпение. Время военное. Страдает вся страна.

И строго добавила по-русски:

– До свидания.

Я получил деньги по квитанции и отошёл с горсткой купюр в руке. Я уже знал из практики, что нельзя открыто держать деньги в руках. Итак, я опустил деньги в карман. Но к карманам также особо доверия не было, поскольку карманы срезали, потому в кармане, держал я эту сумму в руке.