Девятнадцатый - страница 21

Сьюзен подошла к брату и обняла его.

– Я прощаю, – сказала она. – Вы дорого платите за свою вину, я знаю боль, которую вы чувствуете. Я не могу не простить.

– Я тоже, – полушепотом ответил Кайл.

– Мы прощаем. Если бы наше прощение спасло ваших детей! Если бы так! Это было бы самым большим счастьем для нас!

Кайл заплакал, стараясь спрятать лицо в рукаве платья Сьюзен. Глядя на них, Ирвин почувствовал, как по его лицу тоже катятся слезы.

– Я пойду, – сказал он. – Меня ждут… жена, дети… Знаете, моя дочь – первая урожденная ведьма в нашем городе. Она помогла родиться твоей девочке.

– Значит, я дважды должна простить вас всех. А может и стократно, – откликнулась Сьюзен. – Я даже… Кайл, можно я скажу ему?

– Конечно! – вскинулся тот и даже чуть подтолкнул сестру навстречу Ирвину.

– Не толкайся! – по-детски сердито воскликнула она. Потом помолчала и нерешительно пробормотала, нервно убирая с лица волосы: – Отец рассказывал о тебе. Незадолго до своего исчезновения он начал разговаривать во сне. Я слышала по ночам, как он говорил с мамой, рассказывал, как хотел бы снова быть с ней. Мы думали, что он скоро умрет, потому что не может жить без нее. Но получилось иначе. Однажды, он плакал во сне. Я проснулась и пришла к нему в комнату. Он плакал и говорил… – Сьюзен замялась, глядя в сторону и кусая подушечку большого пальца.

– Рассказывай, – подбодрил её брат. – Раз уже начала…

– Давай, детка, расскажи мне, – негромко попросил Ирвин. – Что говорил твой отец?

– Он говорил: «Двести лет, Элли, две сотни, и даже больше. Они обречены и я тоже. Мне некуда идти». Утром, когда он проснулся, я рассказала ему об этом. Думала, что он ничего не вспомнит. Но он ответил, что знает, о чем говорил ночью. Он сказал так: «двести лет пройдет и еще полсотни, девятнадцатый родится не вовремя, девятнадцатый сможет исправить ошибку. Если он будет добрым». Я немного испугалась, потому что пока он говорил, у него глаза…

– …светились синим, – закончил фразу Ирвин.

– Да… а откуда ты знаешь?

– Видел. Думаю, он обладал какой-то силой, и когда он ею пользовался, то у него в глазах горели эти огоньки.

Сьюзен покачала головой, а Кайл возразил вслух:

– У него не было колдовских сил. Когда они с мамой узнали друг друга, она говорила мне, что в нем нет никакого колдовства. Кроме любви.

Ирвин вздохнул и пошёл к двери, оставшись при своем мнении о способностях юноши в шерстяном плаще. Он не стал приводить никаких доводов, поскольку понял, что эти странные взрослые дети не обрадовались бы, если бы узнали, что их отец все-таки владел магией. Во всяком случае настолько, чтобы вернуть Ирвина на площадь…

– Ну что же, малыши, – сказал гость, стоя на пороге, – живите счастливо. Спасибо вам.

С этими словами он вышел в темноту улицы. Впервые за последние семнадцать лет он шел распрямив плечи, не отягощенные чувством вины.

С тех пор в Распиле не появлялось ни одного пришлого человека. Разумеется, это никого не удивляло. Отныне город жил только собственными человеческими ресурсами. И продолжал вымирать, пока в одном из поколений потомков Дороти, не родилась Гильберта Оттоун. Круглолицая девочка с пушистыми каштановыми локонами и дерзко вздернутым носиком, во внешности и характере которой не осталось ничего от темноголового и молчаливо-деловитого рода Стоуффоли. Энергию и умение скоропалительно принимать решение, повинуясь интуиции, она унаследовала от Меган, от Дороти ей досталась безумная любовь к цветам и травам. От многих из своих предков по женской линии Гильберта получила в подарок тот или иной дар… но тем, который прославил её в городе и сделал незаменимой в дни Саббатов, до неё в роду не обладал никто.