Очнувшись от минутной паники, я сказал себе: «Ну и что? В сущности, пусть убивают». Потом сразу же возразил: «Они сделают это наиболее позорным для меня способом. И не пощадят тех, кто со мной связан…»
По прошествии некоторого времени я смог полностью понять сущность опасений графа Литты. Он боялся моего влияния на наследника и государя. Наш Орден – совсем не столь тайный, как я полагал ранее. И о нем знали не только его члены, но и враги. Враг же у Храмовников с 14 века был один – Папа Римский, а с ним – и все, кто действует «к вящей славе Божьей».
Велась игра, в которой про императора никто и не помнил. Известное дело – когда подданные интригуют, государи полагаются лишь фигурами на шахматных досках. Они несведущи в том, что происходит рядом с ними, и часто оказываются невольными жертвами, попавшись в искусные капканы, установленные вокруг их тронов для охоты на других придворных. Я знал лишь одного Государя, который умел эти капканы разрушать. В описываемую мною пору он был лишь юношей, покорным воле своего отца, но вынашивающим далеко идущие планы.
Итак, несмотря на то, что смертельная бледность на моем лице говорила сама за себя, я нашел в себе силы подобрать латинские слова, сложив их в следующую реплику:
– Сила с вами, с нами же правда.
Граф посмотрел на меня куда более уважительно. Он прошептал:
– Ежели чего вам надобно, могу доставить всенепременно.
– Мне надобно, чтобы вы не полагали меня вашим врагом, – я слегка улыбнулся и хотел было откланяться, как мой визави продолжил:
– Но мне огорчительно, что я не могу считать вас другом.
– Вряд ли таким поведением вы добудете себе много друзей, – пожал я плечами.
Улыбка на его красивом лице слегка померкла. Но он все равно проговорил:
– Вы мне крайне нравитесь, барон. Все же мое приглашение остается в силе, и я готов вас видеть, когда вам будет угодно.
Я твердо попрощался и поехал домой обдумывать свою жизнь.
В ту пору я уже приобрел собственную квартиру, на Миллионной, в верхнем этаже, на двадцать комнат.
Я просидел до утра в своем кабинете и выкурил, наверное, пол-сигарного ящика. Ситуация мне очень не нравилась. Я мало понимал, что именно от меня надо графу Литте, то, что мог понять, мне крайне не нравилось. Идти или не идти на это свидание? Любое решение, которое я мог бы принять, не казалось идеальным. И, главное, не к кому обратиться за советом! Армфельд был далеко, не в России, и я не знал, куда ему писать и имею ли вообще право ему писать, людей, которые посвящали меня, я не знал, друзьям и родственникам я не мог довериться в этом деле. Да и вообще, что от меня хотят? Если Литта полагает меня способным повлиять на решения Государя, то ошибается – я не более чем его секретарь, несмотря на мое громкое звание и высокую должность. И кто вообще ему сказал, что я буду действовать против Мальтийского ордена? Конечно, мне лично такое решение не могло сильно нравиться, но я бы не рискнул навязывать свое личное мнение государю. И граф Литта, при всех его талантах к интригам, не мог этого не понимать. Если только не полагал, что за мной, как и за ним, стоит мой Орден. В этом-то вся и проблема. Я должен был хранить тайны, которых мне покамест не поручали. Я должен был сопротивляться интригам, суть которых не понимал. И мое невежество в делах Ордена могло обернуться во вред не только мне…
Под утро я задремал, но только забылся, как меня растолкал слуга – надо было идти на доклад к Государю. Все муки прошедшей ночи отступили на второй план, чтобы, подобно теням мертвых, вернуться ко мне ближе к вечеру, аккурат к назначенному графом времени нашего свидания.
