Поднимаю ногу и заезжаю ему коленкой между бедер. Не сильно прикладываюсь, чтобы при желании оставил после себя еще потомство. Но Женю запомнит.
– Ау… – отпускает меня тут же и прикрывает руками хотелку свою. – Нормальная ты?! - с трудом выдыхает, сдерживая боль.
– Я же сказала, что у меня парень есть.
– Ммм… – кривится от боли… – Я решил, ты это придумала.
– Нет, не придумала.
– И он ждет тебя дома?
Не ждет. Но для тебя…
– Ждет.
– Какой хороший и правильный мальчик, – усмехается и на губы мои смотрит, которые горят.
– Не то что ты.
– А я не хороший, – мотает головой из стороны в сторону. – Я лучший.
– Корона от гордыни не лопнет?
– Охуительность - это не грех, а дар Божий.
– Там, наверху, – киваю в небо, – когда раздавали, ты явно больше одного раза в очередь становился.
Усмехается, прикусывая губу. И мне, блин, тоже хочется его за эту губу больно укусить, чтобы больше не прикасался ко мне и руки не распускал.
К терапевтам с именем Артем я точно никогда в жизни не обращусь.
Ольга Тимофеева "Диагноз. В самое сердце"
5. Глава 4
Артем
– Коршунов! – киваю молодому ассистирующему хирургу. – Дефибриллятор готов?
– Да.
– Двести джоулей!
– От стола! Разряд! – Коршунов прижимает ложки дефибриллятора к груди молодой девушки.
Не помогает.
– Давай триста.
– Швы могут не выдержать, – умничает Коршунов.
– Триста я сказал! Выдержат.
- От стола! Разряд! – Выполняет укзаание.
Сердце замирает. Никакой электрической активности, обмякает как промокший бумажный пакет.
– Кровь приливает, – Коршунов тыкает пальцем в сердце и желудочки в ответ сокращаются.
– Слишком медленно. Шприц с адреналином!
Анестезиолог Горский делает инъекцию, и сердечная мышца тут же оживает. Сердечный ритм ускоряется, давление растет.
Сука с косой прямо дышит мне в затылок. Ничего, еще поборемся…
– Сом, давление растет. Слишком быстро.
Твою мать.
Та область аорты, куда только что установили катетер, не выдерживает и срывается.
– Вот дерьмо, – не сдерживается Горский.
Кровь фонтаном, не рассмотреть ничего, поэтому пальцами нащупываю отверстие, чтобы заткнуть. Сердце на глазах сдувается, но работает на адреналине.
– Вливаем кровь, – командую Гору.
Понимает с полуслова и уже наготове. Один пакет заливаем.
Но жизнь утекает как песок в песочных часах.
– Второй лью, – проговаривает нам свои действия Гор.
Действие адреналина в какой-то момент прекращается и сердце останавливается.
Теперь уже навсегда.
– Время смерти, – смотрю на часы, – одиннадцать двадцать. Произношу и отступаю от стола.
На Горского. Тот пожимает плечами. Мы сделали, что смогли.
Коршунову киваю на выход.
На ходу стягиваю перчатки, грязную одежду в крови.
Выходим молча из операционной.
Выдыхаю и понимаю, что хочу пить и в туалет. Сначала в туалет.
– Говорят, у нее ребенок остался. – Вздыхает Коршунов. Молодой еще. – Куда его теперь?
– Родственники заберут или в детдом.
– Вы так спокойно говорите об этом, девушка молодая умерла.
– Запомни, Коршунов. Жалость и хирургия несовместимы. У нее была серьезная патология и букет болезней. А теперь сделай выводы, чтобы завтра на их основе спасти другого. И протокол операции напиши, я проверю заодно твои выводы.
Справляю нужду и иду по коридору к своему кабинету. На ходу разминаю шею и плечи, что затекли после долгой операции.
– Артем Александрович, – меня перехватывает палатная медсестра Олеся. Хоть и молоденькая, но ответственная и внимательная. Была бы врачом, цены бы ей не было.
