Ему вытирают салфеткой со лба пот. А он кропотливо, мелкими стежками один за другим накладывает швы. Дает указания то медсестре, то второму хирургу.
У меня затекает спина. Разминаю плечи и потягиваюсь. Смотрю на часы. Уже восемь. Часа три пролетело, я даже и не заметила.
Должно уже заканчиваться все по идее. Я покидаю купол. Спускаюсь сначала вниз и беру два кофе. Артему не помешает, потом поднимаюсь в свое отделение.
– Артем Александрович уже вернулся?
– Нет еще, там операция часов шесть будет идти, не меньше, так что можешь идти домой и не ждать.
– Хорошо.
Забираю свои вещи и выхожу из отделения. Все тело ломит от усталости и хочется принять ванну и лечь спать. Но ноги сами ведут наверх. Артем же тоже устал, тоже хочет спать, но не может бросить пациента. И будет сражаться за него еще три часа, пять, десять, сколько надо будет.
Захожу в купол, закрываю дверь на ключ и, не раздеваясь, сразу к смотровому стеклу. Внизу суета какая-то. Аппарат искусственного кровоснабжения уже развернут, сейчас возле него работает перфузиолог.
Артем пока в стороне. Обсуждает что-то с Коршуновым. Ему бы сейчас кофе или бутерброд, но мне туда нельзя. Да и не поймет никто.
Что-то не так пошло на операции.
Слежу за каждым движением. Начинается новый этап. Сердце останавливают. Амосов – воплощение бОга сейчас. Он остановил сердце человека. Жизнь пациента полностью в нем поддерживается сейчас только искусственно. Это и волнительно и восхитительно одновременно. Я закусываю кожу на пальце. Хочу, чтобы все получилось и пациент выжил. Хочу, чтобы завтра родные этого человека услышали, что все нормально.
Упираюсь руками в подоконник и смотрю вниз, за каждым движением команды хирургов и медсестер. Тут нет споров и препирательств, каждый знает свою роль и обязанности. Это настолько сплоченный механизм, как организм человека. А ем вольно зеваю и смотрю на часы. Уже одиннадцать ночи.
Я только сейчас вспоминаю про кофе. Два остывших стаканчика так и стоят рядом нетронутые. Холодный, уже не вкусный. Я достаю бутылку воды и жадно делаю несколько глотков минералки. Облизываю солоноватые губы. Одиннадцать… мне еще до дома добраться надо, завтра вставать рано. А у них операция и не собирается сворачиваться. Грудина раскрыта. Врачи спасают человека.
Только за полночь пациента отключают от искусственного кровообращения, запускают сердце, стягивают назад ребра, накладывают швы. Заканчивают ближе к трем утра. Девять часов на ногах. Ни в туалет, ни поесть, ни попить. Адская работа, но такая нужная. Никто, кроме него и не сделает.
Наверное, поэтому имеет право требовать и приказывать, проверять на профпригодность. Представляю, если бы я такой недоврач кого-то лечила. Это было бы фаталити сразу.
Я тоже не ухожу, жду, когда уйдут врачи, это значит, что операция закончена. Артем кладет скальпель и только сейчас разминает тело. Что-то обсуждает с Коршуновым. Тот тоже молодец.
Они кивают друг другу и, прежде чем уйти, Артем случайно поднимает голову и замечает меня. Я как выкинувший в окно бумажную бомбочку ребенок, делаю шаг назад и тут же прячусь. Я стояла тут не из-за него, а из-за самой операции. Не заметила как пролетело девять часов. Как будто сериал смотрела и не могла оторваться.
Четыре утра… Сон накидывается на меня, как голодный. И я понимаю, что не доеду домой, а если доеду, то завтра не встану. А я уже хочу попасть еще на какую-нибудь операцию. Поэтому забираю свои вещи, так и не выпитый кофе и спускаюсь в отделение, в сестринскую, прошусь к ним переночевать.
