Диалектика выгоды - страница 2

Это буквально попытки «выкупить» какой-то поступок, предлагая в качестве разменной монеты совершённое тобой благо. Разве это то самое «бескорыстное» благородство? Конечно же, попытки замаскировать выгоду под бескорыстие, а затем дать себе карт-бланш на непорядочность – это обыденность, работающая на подсознательном уровне.

Является ли это ужасным или недопустимым? Вопрос открытый для дискуссий. Но стоит учесть: это часть людской натуры. Эгоизм сам по себе принято порицать, а тех, кто открыто излагает свои эгоистические потребности, – осуждать.

Причина – в биологии кооперации. Коллективы, верящие в бескорыстие, стабильнее – даже если их члены руководствуются скрытым расчётом (Nowak & Sigmund, 2005). Эволюция сотрудничества через косвенную взаимность ведёт к формированию репутации, моральным суждениям и сложным социальным взаимодействиям, требующим всё больших когнитивных затрат. Лицемерие – адаптация. Виртуозная симуляция добродетели повышает социальный статус эффективнее, чем грубая эксплуатация (Trivers, 2011).

Нейрохимия отлично иллюстрирует этот механизм. Дофаминовая система вознаграждает не за реальную добродетель, а за ощущение морального превосходства (Sachdeva et al., 2009). Думаю, не стоит объяснять: совершение «благородного» поступка заставляет человека чувствовать это превосходство. «Я помог, а они – нет. Конечно, это была моя добрая воля, они ни в чём не виноваты! Мы не обязаны были что-то делать, но они не захотели, а я – вот» – примерно так звучит внутренний монолог при попытке рационализировать свой выбор.

Конечно, «порядочный» человек постарается отмахнуться от напрашивающегося вывода – «я лучше них» – но на подсознательном уровне ответ уже ясен. Однако эта мысль наталкивается на стену отторжения. Признать, что даже наши лучшие порывы – лишь отражение врождённого эгоцентризма, для многих невыносимо. Люди цепляются за иллюзию свободы от «биологических оков», словно отказываясь верить, что даже их благородство запрограммировано природой, воспитанием и бессознательным расчётом.

Выгода в экстремальных ситуациях

Совершенно очевидно, что во время критических ситуаций люди склонны спасать в первую очередь тех, кто ассоциируется с их личной выгодой: родственников, друзей или коллег, чья потеря нанесёт урон их собственной жизни. Может показаться, что подобное рассуждение – это попытка гипертрофированно доказать концепцию, ведь столь очевидно, что мать предпочтёт при пожаре в первую очередь спасать своего ребёнка. Но ваше «очевидно» не является причиной выключать анализ. Почему ребёнок в приоритете? При гибели соседа мать теряет гораздо меньше, чем при потере ребёнка, ибо живой ребёнок ей выгоднее, чем живой сосед. Исследования поведения во время стихийных бедствий (Drury et al., 2016) показывают, что даже героические поступки часто мотивированы страхом потери смысла или социальных связей, а не чистым альтруизмом.

А что, если и ребёнок, и сосед – незнакомцы? В таком случае оба окажутся для матери (казалось бы) равноценно безразличны. В подобных ситуациях срабатывает древний эволюционный механизм защиты потомства как вида – детские черты лица (большие глаза, округлые формы) запускают в мозге программу заботы через выброс окситоцина, даже если это не родной ребенок. Общественное влияние также имеет вес, социокультурные нормы жестко предписывают приоритет спасения детей – общество одобряет и героизирует такой выбор, тогда как спасение взрослого оценивается менее эмоционально. на нейробиологическом уровне детский плач и крики активируют миндалевидное тело сильнее, чем голос взрослого, вызывая более мощный стрессовый отклик. При этом мозг матери молниеносно просчитывает: ребенок объективно беспомощнее, его смерть воспринимается как большая трагедия в культурном коде, а спасение дает мощнейшую дофаминовую награду – "я сделала что-то по-настоящему важное". Напрашивается вывод, что процесс выстраивания иерархии приоритетов не рационален – в критической ситуации кора головного мозга просто не успевает включиться. Защита потенциального носителя генов, как правило, приоритетнее, даже если гены не свои.