– Раз! Два! Три!.. – весело кричали гости. – Шестнадцать… Двадцать три… Двадцать пять!..
– А ты откуда родом? – спросил Сергея Илья, когда Ярик и Светка, доставив гостям массу приятных эмоций, свалили в домашние покои, и указал на пустую тару. – Наливай. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.
– Верно говоришь. Семь раз отмерь, один – отъешь. Какой же русский не любит острой еды? – подытожил Батуев, разливая самогонку по граненым стаканам. – А знаешь, пить и закусывать – то же самое, что ехать и тормозить.
Самое странное, что, несмотря на долгую дружбу, Новиков до сих пор не знал, из какого населенного пункта прибыл в Закаменск Серега Батуев. Как-то все не до того было.
Сам-то Илья был коренным закаменцем, урбанизированным до мозга костей. Но деревню видел не только из окон пригородных автобусов и электричек, на картинах русских художников или в кино. На первом курсе всех студентов «политеха» бросили на уборку картошки. Целый месяц жили в настоящей деревенской избе у какой-то старухи. Спали на полатях. Оправлялись в одиноко стоявшем в огороде сортире, распространявшем манящий аромат на всю округу, с непонятно зачем вырезанным на двери сердечком. Наверное, для того чтобы мужики, справляя большую нужду под кряхтение «Пошла, родимая», вешали в этот вырез ремни из штанов и орали: «Занято!»
А раз в неделю, по субботам, студенты ходили в кино в сельский клуб. А кино в деревне – это не просто кино, это праздник молодежи, утешенье стариков.
– Из Верещагина, – прервал череду воспоминаний своим ответом Серега. – Это поселок городского типа. У нас даже пятиэтажные дома есть. Батя на железной дороге работает, в депо, сменным мастером. На пенсию скоро. А твои предки чем занимаются?
– Отец инженером в лесной промышленности пашет, мать – врач-стоматолог.
– У меня тоже маманя врачом работает, инфекционистом, засранцев лечит.
– За родителей, за нашу малую родину.
Они выпили.
– Хорошо пошла, – крякнул Сергей. – Божья слеза.
– Не говори, – подтвердил Илья, рассматривая бутылку. – Не могу понять: почему в кино самогон всегда показывают мутным?
– Потому что там не самогон, а огуречный рассол. А он всегда мутный. Рассол нам завтра понадобится.
И снова оба друга громко рассмеялись.
– Слушай, а помнишь, как мы на втором курсе были в колхозе? – спросил вдруг Илья.
– Ну, помню, конечно.
– А помнишь, как однажды девки нам пургену подсыпали в кашу?
– Еще бы!
В тот нежный сентябрьский вечер девушки-поварихи ради смеха решили подколоть наших парней. Недолго думая, они во время ужина подсыпали им в кашу то ли пургена, то ли какой другой гадости. Доза, видимо, была такая сильная, что кое-кто из парней не успел даже добежать от столовой до утлой старухиной избенки, где они и проживали, обгадив по дороге чуть ли не все заборы в деревне. А у самого сортира выстроилась длинная нетерпеливая очередь. Все исстрадались быстрым, как пулеметная очередь, опорожнением кишечника с обильным выделением жидких каловых масс. Вот смеха-то было!
– Такая же деревня была. На эту чем-то похожа, – сказал Илья, оглянувшись по сторонам.
Возвратились в Закаменск наши друзья никакими. На работе в понедельник о термостойкости и жаропрочности титановых лопаток они думали меньше всего. Но Илья все же смог дозвониться до Татьяны. Извинился, как положено. И даже послал слюнявый воздушный поцелуй.
На следующий день Илья назначил Татьяне свидание, потом – другое, третье… Эти рандеву стали, если можно так сказать, регулярными. Когда-то, в советские времена, в столовых и ресторанах был рыбный день: раз в неделю, в четверг. Был еще день партийный, тоже в четверг, но раз в месяц. Так и у Ильи появился Татьянин день – это когда он встречался с ней. По первости это случалось ежедневно. Затем, понятное дело, – реже.
