Из-за шавок вышла немолодая женщина. Сухая и тонкая, похожая на ту палку, которую недавно нашла Радис для меча. На шее старухи висели толстые бусы, похожие на нанизанные на верёвку перезрелые помидоры. Казалось, они тянули её к земле и поэтому она вытягивала шею вперёд, как корова с кольцом в носу.
Ка́пальщица.
Какая-то баба горестно всхлипнула:
– Ой, бедная девочка! О-ой!
У Барсифа всё внутри похолодело.
Капальщицу зовут принимать роды и залечивать собачьи укусы. Но Сынка не понимал, зачем она тогда стоит перед домом. Ей положено быть внутри и лечить.
– Господина бы позвать…
– Беспредел!
Отец Барсифа вышел к толпе. Она жадно подалась вперёд, облизнула губы, потёрла потные ладони. Уснат, грозно подняв руки, стал говорить что-то. Это было громко настолько, что Барсиф от страха дёрнулся назад, но не смог скинуть крепкую руку Усны.
– Господин нас слушать и не будет! Меня, вас, да кого угодно! И вернётся обратно. Поэтому мы проводим ритуал!
Капальщица оттопырила нижнюю губу и кивнула, подтверждая слова Усната. Кто-то из горожан выскочил вперёд. Барсиф не понял зачем. Шавки тут же сбили его с ног. Они перекинули алебарды поудобнее и встали в боевую стойку.
Барсиф смог разглядеть крыльцо. На нём была Радис. Живая. Вся измазанная в крови и грязи. Её держал какой-то парень. Девчонка не дёргалась, а только зло смотрела на женщину.
– А если господин узнает?
– Ещё никто не помер от ритуала! – ответил Уснат.
Хватка Усны ослабилась. Барсиф оглянулся на мужчину и увидел, как он встревоженно смотрит на отца.
– Так сначала позовём его! Пусть он присутствует!
– И думаешь, он нам поверит? Нет, не поверит! Для него мы свора идиотов…
Усна поджал губы, покачал головой, устало потёр глаза и встретился взглядом с Барсифом.
– Твоему отцу, как всегда, пришла навязчивая идея.
Он развернулся и ушёл, с трудом пробиваясь через толпу. Мальчишка, получивший возможность пролезть в сад, всё-таки остался на месте.
Уснат настоял на ритуале. Барсиф понимал, что чтобы переубедить отца нужны не аргументы и доказательства, а напор. Сынка и сам думал, что раз дело касается Радис, то следовало всё-таки позвать господина Ифатху или хотя бы Олхину. Но как он может сказать это родителю, если тот его не послушает, как и десяток других людей? А после такой выходки мальчишка однозначно получит нагоняй за то, что посмел сказать слово против главы семьи, да ещё и при всей улице.
Ритуал провели в одной из комнат дома. Барсиф, как и все, ждал результата. Прошло несколько часов прежде, чем к толпе вышла Капальщица. Она держала в вытянутой руке мёртвого гуся. Сынка не понимал смысла, но знал, что Радис не прошла проверку. Уже вечером её отправили в поместье господина.
***
Барсиф проснулся от возмущённого крика мачехи. Она была недовольна, что пасынок всё ещё был в кровати. Отчего-то женщина была уверена, что он специально не встаёт, чтобы подольше побездельничать.
Сынка резко сел и стал поспешно одеваться. До назначенного времени было ещё больше часа и, раз уж Барсифа уже не оставят в покое, он планировал провести это время вне дома.
– Работка завтра будет грязной. Очень грязной, – повторял он под нос слова десятника. – Щенку понятно, что за работа.
Парень достал из комода потрёпанную рубаху, штаны. Немного подумав, разорвал какую-то старую кофту и смастерил себе на лицо повязку. Куртку с отметками хакана бережно свернул и положил на дно ящика. Надевать её нет никакого смысла, но мачеха может подумать, что он избегает службы и в наказание испортит вещь. А десятнику всё равно, из-за чего форма выглядит неподобающе – из-за халатности молодой шавки или немолодой истерички.
