Несчастный случай, такое часто бывает. Номер джипа, конечно, не успели запомнить. Я пребывала в таком глубоком шоке от происходящего, что добиться от меня внятного слова никто не мог. Больница, куда маму отвезли, находилась на Костюшко, и я поехала туда же на скорой. Выпав из страшной реальности, пришла в себя только в белом длинном коридоре около двери с надписью «операционная». Добрые врачи укутали в одеяло, всучили в руки стакан с каким-то успокоительным, да ещё в машине вкатали парочку уколов, а меня всё не отпускало. Сколько я там просидела, уставившись в стену невидящим взглядом, не знаю. Когда вышел усталый, широкоплечий дядька в халате и маске и сообщил, что они сделали всё возможное, но к сожалению операция не помогла, я посмотрела на него, залпом выпила остатки жидкости в стакане и ушла в обморок.
…Как чувствует себя подросток в восемнадцать лет, оставшись без родителей? Хреново, если не сказать хуже. После смерти мамы психика наконец включила защитные механизмы, и у меня случилась долгожданная – врачами – истерика, что всяко лучше продолжительного шока. Два дня я пролежала в той больнице на успокоительных и снотворном, от рыданий глаза и лицо опухли, голос почти пропал, и я хрипела, как неисправное радио в поисках волны. Еду в меня впихивали силком и грозили капельницей, если не перестану взбрыкивать. Пришлось давиться, но есть. На третий день я нашла силы взять себя за жабры и хотя бы временно запихать все эмоции и переживания подальше – надо заняться организацией похорон. Из родственников в Питере остался только брат папы дядя Миша, который жил в своём доме под Петергофом. Он и помог тогда. Забрал из больницы, привёз домой.
– С тобой остаться, Соня? – спросил Миша, высадив у подъезда.
Глядя прямо перед собой, отрицательно помотала головой. Сейчас мне хотелось просто побыть одной.
– Глупостей не наделаешь? – он нахмурил кустистые брови.
– А? – я очнулась и непонимающе уставилась на него. – Дядь, ты чего? Мне восемнадцать, какой суицид? Мне ещё искать тех ублюдков, что маму с папой грохнули, – перед глазами снова всё поплыло, слёзы покатились по щекам.
– Следователи пусть ищут, – дядя нахмурился сильнее. – Тебе учиться надо. Денег подкидывать буду, с работой не торопись пока. Может, чего придумаю.
– Я найду, – тихим голосом повторила я, упрямо сжав губы. – Полиция может до скончания веков копаться с этим делом…
– Ладно, – дядя вздохнул. – Похоронами займусь, ты отдохни пока, только на учёбе предупреди.
Я вышла, а он уехал. Поднимаясь на третий этаж, отстранённо думала, что теперь делать с трёшкой, так неожиданно доставшейся мне в пользование. Сдавать? Не, жить с незнакомыми людьми одной опасно, мало ли, что у кого на уме. Впускать чужих людей в дом, где я прожила всю жизнь, тем более не хотелось. Продать и купить однушку? Более подходящий вариант, остальное можно вложить куда-нибудь, чтобы проценты капали, будет капитал на чёрный день, пока сама на ноги не встану. Потому что для меня одной столько свободного пространства слишком много. Да и… жить воспоминаниями не дело, у меня цель есть. Несмотря на кошмар случившегося, то самое упрямство не давало депрессии затопить с головой, побуждало что-то делать и куда-то двигаться. Проще всего махнуть рукой, сдаться, сесть на попе ровно и покрываться мхом, жалея себя и ненавидя весь мир за то, что он такой плохой. Нет уж. Я найду того, кто сидел за рулём джипа, и убью. Кровожадно для восемнадцатилетней? Плевать. Меня лишили самых дорогих и близких людей, и я хочу знать, кто это сделал. В наш самый гуманный суд в мире и самых честных судей я уже давно не верю.
