Есть еще Пиппа. Судя по ее вещам, она избалована донельзя, но, в сущности, девочка она милая. Несмотря на часы от «Картье», носки из кашемира, тщательно уложенные локоны, французские фразы и поклонение памяти Александра Маккуина, она счастлива и всем довольна, и по-моему, это состояние не имеет ничего общего с облачком роскоши, на котором она парит. Сюда, в лагерь, до нее приезжали уже две ее сестры, так что она знает тут все.
Холли не спускает с нее глаз, завидует ее шмоткам. Пиппа в блаженном неведении ничего не замечает.
Нам с Холли надо посплетничать вдали от чужих ушей, поэтому мы нарушили правила и уединились в прачечной, она же сушилка. Корпус «Беннетт» стоит к ней ближе остальных, и мы ухитрились к вечеру оставить засов на двери сушилки открытым и улизнуть от всего мира через легко отвинчивающуюся вентиляционную панель за бойлером в тесном сушильном шкафу нашего корпуса. Мой перочинный нож уже оправдал потраченные на него деньги. Наш план побега, прямо как из шпионского кино, был проработан во всех деталях; соседки должны были прикрывать нас, делая вид, что мы спим, если кто-нибудь из учителей сунется с проверкой, мы убедились, что снаружи нет никого, совершили стремительный рывок до дверей сушилки и взорвались сдавленным хохотом, едва очутившись внутри. Ради такого блаженства, как уединение, стоило рискнуть суровым наказанием в случае провала.
Пока я разворачиваю наши контрабандные и совсем чуть-чуть подмокшие припасы – хлеб с помидорами и сыром, припрятанные с обеда, – Холли переходит прямиком к своей излюбленной теме: к Бену.
– Тебе обязательно надо увидеться с ним с глазу на глаз.
– А по-моему, незачем. Даже представить себе не могу, как будет неловко.
– Ну, если ты только не облажалась по полной, он наверняка захочет снова тебя поцеловать.
– Да он меня, что-то мне подсказывает, вообще не узнает, – я не шучу. На уроках я самой себе кажусь невидимкой – для Бена. Значит, во время первого поцелуя я все-таки облажалась.
– Брехня! Он на тебя глазеет. Я сама раза три видела.
Я невольно улыбаюсь. Потому что Майкл был прав: Холли держит Бена под пристальным наблюдением. И поскольку никакой драмы тут нет и не предвидится, подруга сама ее состряпает буквально из ничего. Я вот о чем: Бен три раза посмотрел на меня? Всего-навсего?
Я поднимаю крышку тостера и сую под нее бутеры. Мэдди, наш друг, провела здесь предыдущий семестр и припрятала тостер специально для нас.
– Сегодня за ужином я к «карбонаре» даже не притронулась, – Холли многозначительно закатывает глаза.
– Это еще почему?
– А ты подумай, – взгляд посвященного.
– Не знаю.
– Из-за соуса… такой склизкий… как сопли… или еще похлеще… кстати, прошел слух: Брайан…
– Да уж прямо. Зачем ему что-то делать с едой. Это же чудовищно. И глупо. А кто так говорит, сам извращенец.
– Ну, как знаешь, а я к нему больше не прикоснусь.
– Да с какой стати? Кому такое вообще могло прийти в голову?
Холли меряет меня взглядом «наивная!».
– Моя тетя в Квинсленде однажды подрабатывала на каникулах на заводе, где делали ананасовый сок. Так вот, парни там часто мочились в него.
– В сок? Ты уверена?
– Ага. Как услышала об этом, с тех пор в рот его не беру.
– Но разве в то время качество пищевых продуктов не проверяли? Неужели нет?
Вид у Холли становится скептическим. Бутеры подрумянились и превратились в нечто волшебное под шкворчащей сырной корочкой. Райское удовольствие!
