Старик Пакет передал мне бумагу, на которой была написана стоимость каждой из лошадей, после чего вежливо приподнял шляпу. «Из тебя получится отличный адвокат», – сказал он и укатил восвояси.
Папа вышел во двор после того, как старик Пакет уехал. Он осмотрел лошадей и презрительно фыркнул после того, как я дала ему бумагу Пакета, на которой была обозначена их стоимость. «Ни одна из этих кляч не стоит больше двадцати долларов», – заявил он.
Папа был совершенно прав. Смета Пакета была сильно завышена. В общей сложности он привел восемь лошадей – низкорослых маленьких мустангов. Таких мустангов ковбои ловили, после чего объезжали их максимум день или два. Такие мустанги плохо слушались и не были привычны к седлу. Я решила, что этих лошадей поймали сыновья Пакета. Жеребцы не были кастрированными. Все лошади были нечесаными, а их копыта были щербатыми и в ужасном состоянии. В гривах и в хвостах лошадей застряли репейники. Лошади были испуганными, смотрели на нас нервно и с большим подозрением. Вне всякого сомнения, они думали о том, какую гадость подкинет им судьба в виде новых хозяев.
Проблема с необъезженными лошадями заключалась в том, что они не были приручены. Ковбои ловили таких лошадей и управляли ими при помощи страха. Они жестоко с ними обращались и гордились тем, что, несмотря на то что лошадь пытается их скинуть, они остаются в седле. Так как лошади не были объезженными, они всего боялись и ненавидели людей. Нередко ковбои, которые объезжали лошадей, бросали их в степи. Выжить на воле полуприрученной лошади очень сложно, потому что, живя с людьми, они утрачивали инстинкты и привычки дикого животного. Однако я поняла, что эти лошади не глупые, и если ими заняться и правильно воспитать, они могут превратиться в полезных животных.
Я обратила внимание на одну из кобылиц. Мне всегда нравились кобылицы. Они были не такими своенравными, как жеребцы, и в них было больше огня и жизни, чем в обычном кастрированном мерине. Кобылица, на которую я обратила внимание, не отличалась от остальных лошадей, но мне показалось, что она не такая испуганная, как остальные. Кобылица, в свою очередь, внимательно следила за мной, словно пытаясь меня понять. Я взяла лассо, поймала ее и отвела в сторону от остальных лошадей. Потом я медленно начала к ней подходить, при этом, как советовал отец, глядя в землю, чтобы копытное не приняло меня за хищника.
Кобылица стояла, не шевелясь. Я медленно подошла к ней, медленно подняла руку и почесала ее за ухом. Потом я положила руку на ее морду. Она не дернулась и не отпрянула, как повело бы себя большинство необъезженных лошадей. Я поняла, что из нее может получиться что-то хорошее, хотя она и не была самой красивой лошадью на свете. Она была смешанной бело-коричнево-черной масти, но я увидела в ее глазах ум. Значит, она будет думать, а не реагировать непредсказуемо на происходящее. Я всегда считала, что в лошади ум гораздо важнее красоты.
«Бери себе ее, – сказал папа. – Как ты, кстати, ее назовешь?»
Я внимательно посмотрела на лошадь. Фермеры любят простые имена. Скоту мы никогда не давали имен, потому что бессмысленно давать корове имя, если собираешься ее съесть или отправить на скотобойню. Если у кошки были на ногах «чулки», мы называли ее Чулок, если собака была рыжей, то и имя у нее было Рыжик, а если лошадь скакала, как вихрь, то ее так и называли – Вихрь.
