Дикие. Лунный Отряд - страница 2

Но только не Эйни. Для ее чувства юмора запретных тем не существовало.

Бреворт потер голову и только тут заметил зажатый в лапе единственный желудь. Он уставился на него, как змея на тапок.

– Пора домой, – сказала ему Эйни. – Тебя ограбили, но оставили тебе желудь. Купи себе на него позавтракать.

– Или просто позавтракай им, – предложил Кит.

– Ох. – Скунс добрел взглядом до карманов, ничуть не удивившись, что их выскребли подчистую. – Как мило с их стороны оставить мне этот желудь.

На деревьях над переулком висело уже совсем немного желудей. Белки шныряли по ветвям, снося последние желуди на депозит в банк.

Скунс встал, отряхнулся и приподнял перед детенышами воображаемую шляпу.

– До встречи на Празднике Первой Пороши, – сказал он.

– До встречи, – отозвались Кит с Эйни.

Скунс зигзагами поковылял прочь и скрылся в темном дверном проеме «Ларканона».

– Сколько раз его уже обирали? – задумался Кит.

– Не знаю, – ответила Эйни. – Я перестала делать это еще крысенком. Грабить бедолагу неспортивно. Ему почти сочувствуешь.

– Почти, – отметил Кит. – Но народ заботится, чтобы он пережил зиму.

– От воя до щелчка, – произнесла Эйни, и маленькая розовая ладошка хлопнула по большой черной.

– От воя до щелчка.

Так говорили в Вывихнутом переулке. При этих словах всяк понимал, что ты оттуда, а не из уютных полей или лесов там, под Большим Небом. «От воя до щелчка» означало, что пусть ты пришел в этот мир с воем, а покинул его, как большинство обитателей Вывихнутого переулка, со щелчком капкана, но твои поступки между тем воем и тем щелчком делают тебя тем, кто ты есть.

Кит прожил в Вывихнутом переулке уже целый сезон листопада, с тех пор как его родители погибли в битве со стаей охотничьих псов, и знал, что все звери, кто не жил здесь, считали переулок всего лишь рассадником роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев.

Да, переулок действительно был рассадником роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев, но это был его, Кита, рассадник роющихся-в-отбросах-лживых-мерзавцев. Конечно, они воровали друг у друга, но, забрав из чужого кармана десять желудей, всегда оставляли хоть один. В Вывихнутом переулке жители заботились друг о друге, даже если не ладили. В Вывихнутом переулке были те, кто любил Кита, и те, кого любил Кит.

Короче, это был дом. От воя до щелчка.

– Добрый вечер, Кит! – окликнул с той стороны дороги юного енота его дядюшка Рик.

Когда Кит остался сиротой, именно дядюшка Рик принял его к себе, дядюшка Рик пригласил Эйни пожить у них, когда ей тоже оказалось некуда идти, и дядюшка Рик записал их обоих в школу на грядущую зиму.

Взъерошенный старый енот был склонен впадать в экстаз от забытых осколков древней истории и скорее спустил бы последние зерна на старую книгу, чем на горячий обед, но он был добр и щедр, а в этом жестоком мире нельзя пожелать себе лучшего сторонника, чем добрый и щедрый енот. Кит отнюдь не возражал бы вырасти похожим на своего дядю.

За исключением огромной библиотеки. Кому нужны все эти книжки?

Дядя Рик махал им от входа в пекарню поссума Анселя «Сладость в радость». К закатному завтраку в популярном кафе уже выстроилась разношерстная очередь из сонно моргающих посетителей.

Тут были три белки, с виду из Театра танцующих белок, две лягушки из Рептильего трастового банка, которые просматривали длиннющие свитки, сплошь исписанные убористым почерком, юная церковная мышь с полной сумкой листовок на раздачу, бурундук в потрепанном пальто, дерганый горностай, чей портфель едва не лопался по швам, компания кротов в касках, воробей-репортер в рабочем козырьке, громко споривший со скворцом по поводу вчерашнего боксерского матча у кроликов, и мрачного вида кролик с подбитым глазом и распухшим ухом. А в самом начале очереди топтался голубь по имени Сизый Нед, ухитрявшийся пролезть в начало любой очереди в переулке.