Усмехнулся, вспомнив, как сердито фыркнул капитан, когда он ему сказал:
– Вот постареем с тобой, будем смотреть на эти горы, печалиться, а силов не будет сбегать к ним. Как говорят инородцы, эти горы поставлены здесь для радости и печали: молод – бегай, стар – печалься. Потому поспешай, капитан.
– Не учи, я и так без дела не сижу.
– А ты когда-никогда и посиди.
– А ты сидишь?
– Да недосуг все, – усмехнулся Федор…
Рудознатец посмотрел на скалы и тронул поводья.
Ехал даже ночью. Дремали сопки, звенела Медведка, кое-где уже подернутая льдом. К полудню выехал на чьи-то путики, конь зашагал бодрее. А вот и зимовье, новое, добротное. Отметил про себя, что строили бывалые охотники. На полянке стоял стожок сена, «Ишь, для коней приготовили. Молодцы! Чутка можно и взять». Привязал коня к дереву, задал сена. Сам же пошел в зимовье. Присел на нары, чтобы передохнуть, а потом уже заняться обедом.
За стенами послышались скрадывающие шаги. Распахнулась дверь. Окрик заставил Силова вскочить:
– Не секоти! Руки вверх! Стрелять буду! – крикнул Устин.
– Ну ты и напужал. Кончай, Устин, баловать ружьем-то. Это я, Федор Силов.
– Свой, идите, побратимы.
– Все камни ищешь?
– Да тем и занят. А вы что пужаете людей-то?
– То и пужаем, что кто-то здесь жил, насвинячил и не убрал за собой. Мясо стравили росомахе. А потом слухай, Федор Андреевич, у нас такое дело, что страшно и рассказать. Узнал ли ты Арсе, который с Тинфуром-Ламазой спас вас от Замурзина?
– Узнал. Здравствуй, Арсе! Где тебя не видно?
– Жил на Щербаковке, потом ходи худой люди и всех нас убивай.
– Что-что?
– Слушай, Федор Андреевич, мы тебе все расскажем, но ты должен нам дать слово, что ты спасешь Арсе.
– Господи, да какой же разговор.
– Петьша, иди на тропу и глаз с нее не спущай. Ежели кого увидишь, то дуй сюда.
Устин рассказал что к чему, потом опросил:
– А как ты его можешь спасти?
– Возьму его помощником, и никто не узнает, кто он и откуда. Будет жить под боком самого пристава. А потом упрежу Ванина, он добрый, защитит. Только бы ваши туда руки не дотянули.
– Не прознают. А пока дознаются, то, может быть, Тарабанов себе шею сломает. Так ить вечно не будет тянуться. У каждой веревки есть конец.
– Арсе, а ты пойдешь ли ко мне в помощники? Все летичко будем в тайге, водить геологов, сами будем искать дорогие каменья.
– Пойду. Моя хоть куда ходи. Помирай не охота. Степанка Бережнов могу быть добрый, но могу быть плохой…
Ночь прошла в тревоге. Караулы несли поочередно. Наставник не такой дурак, чтобы днем подставлять себя под пули.
Утром пошел снег. Арсе и Федор собрались, попрощались и тронули в верховья Медведки, чтобы уйти от преследователей. Снег прикроет следы.
Охотники легли на нары и тут же с облегчением заснули. Судьба Арсе определилась. Звали они его на будущий год на охоту. Придет ли?
Проспали весь день. Стемнело. Устин вышел на улицу, послушал ночь и снова зашел в зимовье. Пусть теперь хоть сто человек идет. Снег вывалил в колено. Ни следочка не оставил. Поужинали, задремали. Проснулись от легкого скрипа снега. Дверь заложена на крючок. Накинули дошки и юркнули под нары – там у них тайный лаз. Встали за углами. Поднялась луна. Десяток теней окружали зимовье. Устин крикнул:
– Всем стоять! Поднять руки! Или мы будем стрелять! Ну!
– Не нукай, не запряг, – раздался спокойный голос наставника.
– А, тятя!
– Как же вы нас учуяли?
– Так вот и учуяли. У нас у каждого по-собачьему нюху.
