Не имелось сомнений, что на борщ Боря прилетел бы не только вечером, но и сей же миг, но это было недопустимо. Правильный кубанский борщ должен как следует настояться, чтобы дойти до кондиции. Хотя не все с этим согласны. Волька, например, считает, что мясо из борща должно быть съедено как можно раньше, в идеале – еще до того, как оно сварится, и без устали совершает самоубийственные попытки выловить говядину из кастрюли. Я каждый раз боюсь, что он сам в нее свалится и будет у нас по классике – суп с котом.
– Сгоняй-ка к Кружкину, – попросила я Ирку, потому что оставлять Вольку и борщ тет-а-тет было никак нельзя. – Одолжи у него ноутбук. Посмотрим, что пишут о вчерашней трагедии в СМИ.
– Хорошая мысль, – одобрила подруга и убежала к соседу-художнику, но вскоре вернулась – с пустыми руками и выражением тревоги на лице. С порога велела мне: – Запри кота в туалете.
– Зачем это?
– Чтобы он в борщ не нырнул.
– Мы куда-то уходим?
– Убегаем! Давай быстрее, ты нужна мне наверху.
В четыре руки мы загнали ничего не понимающего (как и я) кота в санузел и побежали на верхний этаж – к квартире художника.
Дверь была заперта, на стук и звон хозяин не реагировал, хотя было слышно, что он дома. Мы с подругой пришли к такому выводу, добросовестно поелозив ушами по щели у дверного косяка. Изнутри доносились тяжкие вздохи, стоны, невнятное басовитое бормотание.
– Может, Вася заболел и мечется там в бреду? – предположила Ирка.
Она добрая, я не такая.
– Может, просто напился до упаду?
– Ты что, он же завязал, теперь только изредка дегустирует!
– Знаешь, снимала я как-то в бытность тележурналистом сюжет о закладке вин в региональную коллекцию, – припомнила я. – Там тоже была дегустация, и участвовали в ней видные отраслевые специалисты, сплошь очень приличные люди, не алкаши какие-нибудь. Так вот, их с этого мероприятия пачками выносили и в штабеля складывали.
– Василий не такой! – Подруга яростно помотала головой и заколотила в дверь ногой.
Внутри что-то грохнуло, и через секунду дверь распахнулась, явив нам пресловутого Василия.
– И впрямь какой-то не такой, – оценила я вид соседа: волосы и борода всклокочены, лицо помятое, глаза дикие. – Похож на разбуженного медведя.
– Правда? – Кружкин почему-то обрадовался и перестал смотреть зверем. – Ну, тогда ладно, будем считать, что прогресс налицо. Заходите. – Он отступил от двери, гостеприимно поведя рукой.
Открывшееся при этом пространство выглядело не особо привлекательно, если, конечно, вы не любители забитых хламом пыльных чердаков. Но Ирка все-таки переступила порог, и я неохотно последовала за ней, ворчливо поинтересовавшись:
– Так в чем прогресс-то?
Когда я была в гостях у Кружкина в последний раз, он как раз навел у себя относительный порядок: сгреб все неудельное барахло в кучу, из которой сформировал очень живописную колонну в углу. Теперь таких колонн было уже две, они весьма своеобразно обрамляли окно. Как два атланта, только не из мрамора, а из мусора.
Если это прогресс, то до сих пор я неправильно понимала значение данного слова.
– Чаю? – предложил художник, искательно оглядываясь.
Я зацепилась взглядом за металлический носик чайника, задорно торчащий из середины условного тела одного из мусорных атлантов, и отказалась:
– Спасибо, не надо. Дай нам свой ноут, и мы пойдем.
– И ты, Вася, тоже пойдешь с нами, – объявила Ирка непререкаемым тоном. – У нас там борщ, мне кажется, тебе срочно нужно принять тарелочку-другую.
