Я одновременно затрясся от страха и неудержимого смеха. Даже из безопасного далека, я видел, как покраснели его уши и чуть отставая, медленно наливается кровью толстый загривок.
А Мишка будь он неладен со своей вежливостью, тут как тут, уже мчался к нему с глубокими извинениями.
– Опять ты, – через силу цедя слова, обречено уставился на него бритоголовый, и после, долгих, противоречивых раздумий, нехотя отдал Мишке мяч.
Пока тот триумфально возвращался, до меня донеслись обрывки фраз жены бритоголового:
–Успокойся Ваня, ведь это же дети, они не нарочно…
– Видишь как я его, – возбужденно подмигнул мне друг, – вот она интеллигентность. Вежливость и еще раз вежливость и все тебя полюбят и будут тебе улыбаться, даже если ты им кирпич на ногу скинешь.
Я кисло улыбнулся, а игра пошла совсем вяло.
– Ну, хватит! – решил я, и собирался закончить эту игральную пытку, когда – БАЦ
Мячик, в очередной раз вылетел из круга и с убойной силой БЛЯМС врезался в разложенные на газетке продукты, овощи и фрукты бритоголового.
Мало того, что он врезался со всей дури, так что вилки и ножи взлетели в воздух, в довершении всего, он умудрился смачно ввинтиться в огромный спелый помидор, который разорвался подобно осколочной гранате, мгновенно накрыв брызгами лица и одежду бритоголового и его жены. Но главное – еще не отгремела канонада, еще не окончился помидорный дождь, а Мишка уже мчался извиняться:
– Ради бога извините! – кружил он вокруг них, поднимая тучи песка.
Но те, не обращали на него внимания, оторопело, уставившись, друг на друга и отряхивались с непонятным остервенением. Наконец, кое-как, вытерев лица остатком газеты и прочистив уши, они услышали стенания моего друга, и медленно обернулись.
– Ах, простите, ах извините, – рассыпался тот в извинениях, не замечая очень недоброжелательного и опасного взгляда.
Секунд двадцать бритоголовый молчал, но молчал слишком красноречиво, молчала и его жена с лицом напоминающим соковыжималку.
Остальные пляжники тоже молчали и сидели с каменными лицами, но по другой причине, я видел, каких трудов им стоило не завизжать от смеха.
– Это опять ты?
Со стороны казалось, что бритоголовый не верит своим глазам.
– Да, это опять ты! – удовлетворенно подтвердил он свое подозрение, поднимаясь с колен
– Ну, сейчас я тебе засранцу покажу и спасибо и, пожалуйста. Ты меня век помнить будешь, волейболист хренов!
И он с такой скоростью помчался за напуганным Мишкой, что тому еле удалось спастись, запрыгнув в высокую крапиву.
Мужик, ожегшись, приостановился, и, глядя на страдающего Мишку свирепыми глазами, долго ругался.
Я в это время прятался далеко в кустах, но последние его слова расслышал отчетливо: – УБИВАЛ БЫ ТАКИХ ВЕЖЛИВЫХ!
Это случилось в середине июля. Мой братец вторую неделю тянул лямку в пионерском лагере и, судя по его отчаянным письмам, влачил там безрадостное существование.
Послания его грамотностью не отличались, но были полны жалоб и вселенской тоски.
Однако это не мешало мне резвиться на полную катушку.
Жили мы в поселке, расположенном в живописных приокских местах, в снятых на лето у Марфы Петровны двух комнатах.
До реки было сравнительно недалеко, около километра. Но я, как и большинство моих сверстников, предпочитал ездить к ней на велосипеде.
Сама поездка таит в себе массу очарования, когда ты мчишься по тропинке среди величественных сосен, обдуваемый прохладным ветерком.
