Ближе к полудню, когда количество пациентов снизилось, Зияеддин наконец-то смог присесть отдохнуть и заодно разобрать корреспонденцию. На адрес больницы приходили в основном те письма, что касались профессиональной деятельности.
– Ага! – торжествующе воскликнул Зияеддин, вскрывая конверт, где по-французски было выведено его имя.
– Всё в порядке? – спросила тучная медсестра.
Пациенты не любили эту женщину за грубость и прямоту, а Зияеддину нравилось работать с Эльмой. Ничего лишнего, всё чётко по делу. От вида нарывов и разнообразных болячек нос не воротит. Не хихикает, вынуждая пациентов краснеть. Не отвечает на заигрывания пациентов. Идеальная помощница.
– Определённо. Пришло приглашение на международный конгресс по дерматологии.
– Только сейчас пришло? Конгресс же вот, через несколько недель. Перед прошлым конгрессом по дерматологии приглашение пришло, если мне не изменяет память, за пару месяцев, – медсестра раскладывала карты записей, делая пометки карандашом в правом верхнем углу. Всем своим видом она показывала, что ей глубоко безразлично и приглашение, и сам конгресс для именитых врачей-дерматологов.
***
Зияеддин вернулся с перерыва на обед, тщательно помыл руки, обеззаразил спиртом и, рассматривая чёрные стволы деревьев за окном, улыбнулся. Вечер вторника, особенный вечер каждой недели, всё ближе и ближе. Через несколько часов он покинет здание больницы. «Надо вызвать автомобиль, чтобы за мной приехали. Или взять извозчика», – снова отдаваясь во власть только одному ему слышимой мелодии, размышлял Зияеддин, двигаясь верхним корпусом тела в танце. Пальцы левой руки отбивали ритм на поверхности стола, как на давуле*9. А правой рукой он дирижировал воображаемым музыкантам. Зияеддин настолько сильно увлекся, что не заметил, как открылась дверь и Эльма ввела в кабинет двух мужчин.
– Всё подвержено переменам, кроме огня, воспламеняющего душу смертного человека. Ваша радость и внешнее благополучие вызывают лишь благодарность сердца к Всевышнему, хвала Ему, великому и несравненному, – заговорил тридцатичетырехлетний мужчина в щегольском костюме.
«Как всегда: красиво выглядит и изъясняется как поэт», – с тенью зависти подумал Зияеддин, поднимаясь с кресла, чтобы поприветствовать вошедших.
Любимый сын Абдул-Хамида, шехзаде Бурханеддин, а это был он, с интересом осмотрел кабинет. Зияеддин с любопытством наблюдал за выражением лица гостя. Идеальная чистота и порядок вызывали гордость и приступ самодовольства. И пусть этот порядок и чистота поддерживались Эльмой, находящейся тут же и недовольно смотревшей на обувь посетителей. Если бы на месте сыновей Абдул-Хамида, внезапно посетивших больницу, был кто-то другой – она бы уже произнесла гневную речь про нарушение санитарии и порядка. «И ботинки следует очищать от грязи, когда заходите в такое заведение, как больница! Это вам не публичный дом, где вы, по-видимому, частый посетитель», – непременно заявила бы Эльма. Но, несмотря на прямоту и резкость характера, женщина не рискнула обратиться к шехзаде как к прочим посетителям. А лишь выразительно посмотрела на их обувь и резко выдохнула через нос.
– К добру ли, братья мои? – спросил Зияеддин.
Профессиональные навыки давали о себе знать. Он подметил и смущение на лице второго вошедшего, и то, как молодой шехзаде потирает локоть, словно хочет стереть позорное пятно. «Ах, Нуреддин! Неужели пошёл весь в отца, такой же любвеобильный, да? Жениться бы тебе, а не искать на стороне женскую ласку и внимание», – подумал Зияеддин, улыбаясь.
