Директива Джэнсона - страница 66
Все пропадет. Все прольется. В том числе кровь.
Джэнсон знал, что именно он должен сделать. Если мальчишку не остановить, он бросится вверх по лестнице и поднимет тревогу. То, что требовалось сделать, вызывало сожаление, но было неизбежным. Другого выхода нет. В одном молниеносном движении Джэнсон вскинул свой «ХК» с глушителем и навел его на мальчишку.
Тот не отрывал от него своих широко раскрытых испуганных глаз.
Щуплый восьмилетний подросток. Невинное дитя, за которого пока что все решения принимают другие.
Не солдат. Не террорист. Не повстанец. Не имеющий отношения к ужасам гражданской войны.
Мальчишка. Вооруженный – чем? – чашкой горячего чая с мятой?
Не имеет значения. В военных учебниках есть соответствующий термин: гражданское лицо, оказавшееся вовлеченным в боевые действия. Джэнсон знал, что он должен сделать.
Но его рука отказывалась выполнить приказ мозга. Палец не нажимал на спусковой крючок.
Джэнсон стоял, застыв на месте, оцепенев так, как с ним не происходило ни разу в жизни, хотя мысли его кружились в безумном вихре. Неприятие «неизбежных жертв среди мирного населения», ставшее абсолютным, парализовало его.
Опомнившись, мальчишка развернулся и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, – назад, во двор, назад к спасению.
Однако его спасение означало для них катастрофу! Запоздалое раскаяние захлестнуло Джэнсона потоками раскаленной лавы: две секунды сентиментальности сорвали операцию.
Мальчишка поднимет тревогу. Сохранив ему жизнь, Джэнсон подписал смертный приговор Петеру Новаку. Тео Катсарису. Самому себе. И, весьма вероятно, остальным участникам операции.
Он совершил недопустимую ошибку, которой нет оправдания. По сути дела, он стал убийцей, причем на его совести больше, чем жизнь одного ребенка. Джэнсон растерянно перевел взгляд с Петера Новака на Катсариса. Один вызывал у него величайшее восхищение; второго он любил, как своего сына. Операция окончилась провалом. Сорвана случайным фактором, который он никак не брал в расчет: им самим.
Вдруг Катсарис рванулся вперед, оставляя кровавые следы; перепрыгивая через трупы, он кратчайшим путем достиг лестницы. Наверное, мальчишка уже был на расстоянии вытянутой руки до двери в коридор, когда Катсарис сделал бесшумный выстрел ему в сердце. Даже после того, как из дула вырвалась вспышка, Катсарис остался в положении для прицельной стрельбы: левая рука обеспечивает упор правой, ноги полусогнуты и расставлены. Положение стрелка, который не может позволить себе промахнуться. Положение солдата, стреляющего в человека, который не может открыть ответный огонь, но чья жизнь сама по себе уже представляет страшнейшую угрозу.
Взгляд Джэнсона затуманился на мгновение, затем снова прояснился, и он увидел, как безжизненное тело мальчишки кубарем катится вниз по лестнице.
Наконец оно застыло на последней ступени, словно небрежно брошенная тряпичная кукла.
Шагнув вперед, Джэнсон увидел, что голова посланца лежит на подносе, который он только что нес с такой гордостью. Он почувствовал отвращение – к самому себе за то, что едва не произошло по его вине, но в то же время и к тому неизбежному, что все же случилось. Он почувствовал отвращение к бессмысленной растрате главной и единственной ценности на земле – человеческой жизни. Дереку Коллинзу и ему подобным этого никогда не понять. Именно поэтому он подал в отставку. Поняв, что принимать такие решения требуется постоянно. А ему больше не хотелось быть именно тем, кто должен был их принимать.