Директива Джэнсона - страница 67
Катсарис бросил на него вопросительно-недоуменный взгляд: почему он оцепенел? Что на него нашло?
Джэнсона, как ни странно, тронуло то, что Катсарис смотрел на него с изумлением, а не с осуждением. Тео следовало бы разозлиться на него, как злился на себя он сам. Лишь любовь солдата к своему наставнику могла преобразовать ярость в простое удивление.
– Нам надо уходить отсюда, – сказал Джэнсон.
Катсарис указал на лестницу, на путь к отступлению, обозначенный в пересмотренном плане.
Но Джэнсон, разработавший за свою жизнь огромное количество планов, знал, когда их необходимо менять ради успеха операции.
– Теперь это слишком опасно. Надо найти другой способ.
Доверяет ли ему по-прежнему Катсарис? Операция, лишившаяся командира, неминуемо приведет к катастрофе. Необходимо показать, что он остается хозяином положения.
– Но все по порядку. Сначала давай сюда эту американку.
Через две минуты Катсарис уже возился с замком еще одной железной решетки. Джэнсон и Новак стояли рядом, наблюдая за ним. Дверь открылась со стоном.
Лучик фонарика высветил спутанную прядь волос, когда-то бывших белокурыми.
– Пожалуйста, не делайте мне больно! – жалобно проскулила женщина, забиваясь в угол камеры. – Пожалуйста, не делайте мне больно!
– Мы только хотим отвести вас домой, – сказал Тео, водя по женщине пучком света, чтобы можно было оценить ее физическое состояние.
Это была Донна Хеддерман, студентка-антрополог; Джэнсон узнал ее по фотографиям. Судя по всему, после того как ФОК захватил Каменный дворец, американку тоже перевели в подземную тюрьму. Повстанцы рассудили, что двух важных пленников будет проще охранять в одном месте.
Донна Хеддерман оказалась довольно крупной женщиной с широким носом и круглыми щеками. Когда-то она была полной, и даже после семидесяти дней плена ее никак нельзя было назвать отощавшей. Подобно всем изощренным террористическим группировкам, ФОК заботился о том, чтобы пленников кормили вдоволь. Двигал им жестокий расчет. Ослабленный голодом заложник может подхватить какую-нибудь болезнь и умереть. А смерть от болезни ФОК считал бегством от своего всесилия. Умершего заложника нельзя казнить.
И все же Донне Хеддерман пришлось пройти через ад: это было очевидно по ее бледной нездоровой коже, похожей на рыбье брюхо, спутанным и грязным волосам, невидящим широко раскрытым глазам. Джэнсон видел в газетах ее фотографии. На снимках, сделанных в счастливом прошлом, она была пухлой и сияющей, похожей на херувима. Во всех статьях, рассказывавших про ее похищение, повторялся эпитет «неунывающая». Но несколько недель заключения оставили все это в прошлом. В обращении ФОКа Хеддерман была совершенно безосновательно названа агентом американских разведслужб; на самом же деле она, наоборот, придерживалась левых взглядов, что полностью исключало такую возможность. Особые сострадания вызывала у нее трагедия Кагамы, но ФОК презрительно насмехался над состраданием как над чувством, чуждым истинному революционеру. Сострадание является препятствием распространения страха, а страх был именно тем, чего добивался Халиф.
Длительное молчание.
– На кого вы работаете? – наконец дрожащим голосом спросила Хеддерман.
– Мы работаем на господина Новака, – объяснил Джэнсон, указав взглядом на гуманиста.
Новак, поколебавшись, кивнул.
– Да, – подтвердил он. – Это наши друзья.
С трудом поднявшись на ноги, Донна Хеддерман заковыляла к открытой решетке. Щиколотки у нее распухли от водянки, поэтому она передвигалась с большим трудом.