Читать онлайн Джонатан Барнс - Дитя Дракулы

J. S. Barnes

^{>DRACULA’S CHILD}

Copyright © 2020 by Jonathan Barnes

This edition is published by arrangement with Conville & Walsh UK and Synopsis Literary Agency

All rights reserved

© М. В. Куренная, перевод, примечания, 2023

© В. В. Еклерис, иллюстрации, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука^>®

Посвящается Хизер

Месть моя только начинается! И будет продолжаться многие века, время работает на меня[1].

Граф Дракула

Первые двенадцать лет своей жизни я пребывал в практически полном неведении относительно событий, непосредственно предшествовавших моему рождению. Хотя детство мое было преимущественно счастливым, над ним постоянно витала гигантская незримая тень некоего прошлого, детали и подробности которого от меня тщательно скрывались.

Нижеследующие документальные свидетельства ясно отражают болезненный процесс установления правды и воссоздают поистине кошмарную историю, которую многие мои близкие долго считали навек погребенной в прошлом. Вероятно, скептики скажут, что иные из странных событий и фактов, описанных в данном собрании дневниковых записей, газетных вырезок, телеграмм и писем, противоречат научному знанию двадцатого века.

Вы можете также задаться вопросом, почему вдруг я решил, что именно сейчас, спустя десять с лишним лет, самое время подготовить эти материалы к публикации. Пока достаточно будет сказать, что с недавних пор я, вопреки всякой надежде и здравому смыслу, все сильнее убеждаюсь: призрак, столь долго преследовавший мою семью, в том или ином обличье обретается среди нас и сейчас, когда вся Европа вопиет от боли и горя.

Лейтенант Квинси Харкер

Дувр. 13 октября 1914 г.

6 ноября 1903 г. Много лет минуло с тех пор, как у меня в последний раз возникло желание поднести перо к странице этого скромного дневника. Отчасти такое небрежение объясняется эйфорическим счастьем, неотступно владевшим мною все годы, пока наша маленькая семья – Джонатан, Квинси и я – росла и процветала. Хлопотные обязанности жены и матери естественным образом препятствовали мне писать каждый день.

Однако есть и другая, более основательная причина моего долгого молчания: само ведение дневника стало у меня связываться исключительно с трагическими событиями, постигшими нас десять с лишним лет назад, – страшными событиями, что забрали у нас наших дорогих друзей, Люси Вестенра и отважного американца, в честь которого назван наш сын, и свели нас с безжалостным существом, чье имя я никогда не упомяну здесь.

Очень долго я гнала прочь всякие воспоминания о тех ужасных месяцах. Я знаю, Джонатан полностью разделяет мои чувства, хотя мы с ним редко говорим об этом – по крайней мере с тех пор, как наш сын вышел из младенчества. Очень долго мы предпочитали жить только настоящим и смотреть в будущее, говорить о солнечном лете, а не о суровой зиме.

Однако так же, как нельзя остановить поступь времен года, нельзя и навсегда сохранить в тайне нашу историю. Боюсь, вернуться к дневнику меня заставила трагедия – трагедия, случившаяся всего пару часов назад, в самом конце вечера, который должен был ознаменоваться лишь всеобщим хорошим настроением: щедрым весельем и тихой радостью. Печальный смысл моих слов станет понятен в самом скором времени.

День наш начался наиприятнейшим образом. Поскольку нынче день рождения Квинси, мы с самого утра осыпали его всевозможными знаками любви и нежности. Хотя наш мальчик вступает в трудный возраст между детством и зрелостью, все же он пока еще достаточно юн, чтобы наслаждаться подобным вниманием к своей персоне. Наше счастье, что сейчас короткие осенние каникулы и он с нами. Я грущу о нашей с ним скорой разлуке, а Джонатан (без особой убежденности, впрочем) упрекает меня в излишней чувствительности.

Ближе к вечеру мы трое отправились на долгую извилистую прогулку по окрестностям деревни[2], ставшей нашим домом. Мы с Джонатаном радовались возможности подышать свежим воздухом и размять ноги, а Квинси, необычный во всех своих проявлениях и ко всему чуткий, казалось, был вдохновлен красотами пейзажа, известная дикость которого находит отзыв в его пылкой душе, унаследованной, вне сомнения, от родителей. При всей нашей внешней респектабельности в нас живет богемный дух, отличающий нас от большинства наших друзей и знакомых.

Мы шли тенистыми тропами, пересекали журчащие ручьи, огибали фермерские поля и неспешно проходили через рощицы и остатки старого леса. Возвращались мы в деревню другой дорогой, пролегавшей мимо места, где накануне наши односельчане отмечали ночь Гая Фокса. Мы к ним не присоединились: у Джонатана слабые нервы, и шумное веселье, рев и треск пламени, да и сам почти языческий обряд сжигания чучела очень тяжело на него действуют. На первых порах нашего супружества в подобной обстановке он делался совсем плохой (здесь, в своем дневнике, я могу признать это, все равно ведь никто никогда не прочитает), но в последние годы его душевное состояние медленно, но верно поправляется.

Полагаю, Квинси ночное представление понравилось бы. Сама я ничего не имею против такого рода невинных развлечений, и, боюсь, из-за постоянных отказов в них участвовать мы выглядим в глазах окружающих высокомерными снобами. Однако ради моего мужа мы продолжаем отклонять подобные приглашения.

Пока мы шагали мимо громадного черного кострища, ни словом не поминая вчерашнее празднество, Джонатан с преувеличенным вниманием вгляделся в даль и обронил замечание по поводу стайки скворцов – мол, летят как-то необычно. Квинси подыграл отцу, любезно изобразив интерес к орнитологическим вопросам, а я помалкивала и думала о том, как здорово было бы вчера смешаться с праздничной толпой и разделить общее ликование и веселье.

По возвращении домой мы вручили Квинси подарки – томик стихотворений мистера Лира[3], новый темно-голубой костюм и (уступив наконец многократным просьбам) маленького рыжего котенка, вызвавшего у него неподдельный восторг.

Он назвал нового питомца – непонятно с чего – Огюстом и незамедлительно принялся воспитывать из него верного друга. При виде радостного оживления Квинси, совершенно для него нехарактерного, мы с Джонатаном довольно переглянулись. Несколько секунд мы многозначительно смотрели в глаза друг другу, и я даже почувствовала – впервые за долгое время – внезапный прилив желания. Муж улыбнулся, словно поняв или, по крайней мере, заподозрив, о чем я думаю. Сейчас, когда наш сын возился с Огюстом, а в нас с Джонатаном вновь пробуждалось взаимное влечение, казалось, будто все у нас еще может быть хорошо, будто такое вот благостное спокойствие может продолжаться вечно.

Пока я предавалась подобным мыслям, пока Квинси гладил крохотную уязвимую головку котенка, а Джонатан и я с полусонным вожделением смотрели друг на друга, за окнами начало темнеть. Сгущались вечерние тени.

Первый из приглашенных прибыл с наступлением сумерек – наш славный Джек Сьюворд, все такой же образцовый джентльмен, каким был всегда, разве что он несколько располнел и обзавелся густой сединой на висках за время, прошедшее с нашего знакомства в прошлом веке, когда Квинси еще и в проекте не было.

– Моя дорогая миссис Харкер! – торопливо, чуть сбивчиво заговорил он, входя в гостиную в сопровождении служанки. – Извините, бога ради, за раннее прибытие, я умудрился неправильно рассчитать время пути до вашего очаровательного местечка.

– Ну полно вам, право! – Я встала, чтобы поприветствовать гостя. – Добро пожаловать, мистер Сьюворд. Ваше прибытие, сколь угодно раннее или позднее, всегда повод для праздника.

– Но сегодня отнюдь не главный, полагаю. – Он вынул из-за спины небольшой сверток в красной бумаге. – С днем рождения, Квинси!

Наш сын вскочил на ноги. Еще недавно Джек шутливо взъерошил бы мальчику волосы, но теперь они двое с комической серьезностью обменялись рукопожатием.

– Спасибо, сэр. Вы очень добры, что помните.

Квинси развернул сверток, в нем оказался экземпляр «Происхождения человека» мистера Дарвина[4]. Наш сын не по годам умен и серьезен, но сдается мне, штудировать подобные труды ему рановато.

– Уверен, ты найдешь книгу преинтересной, – заявил Джек. – В ней рассказывается о взаимосвязи всех форм жизни. Об эволюционных процессах. И о сущности хищничества.

Квинси еще раз вежливо поблагодарил его, но почти сразу отложил книгу в сторону и снова стал ласкать котенка, который мяукал и вился вьюном от удовольствия.

– Предлагаю чего-нибудь выпить, Джек, – подал голос мой муж, и они двое принялись обсуждать различные вина, каковой разговор здесь пересказывать нет необходимости.

Джек далеко не всегда приятен и прост в общении, а потому я обрадовалась передышке. Джонатана любые светские обязанности изрядно тяготят, и при виде графина и бокалов на лице его явственно отразилось облегчение.

Мы, трое взрослых, каждый с бокалом вина в руке, несколько минут стояли, наблюдая за Квинси и котенком.

Джонатан, ставший более общительным под действием алкоголя, для поддержания беседы поинтересовался состоянием врачебной практики Джека, которую тот нынче держит на престижной и, надо полагать, весьма прибыльной Харли-стрит[5].

– О, работа у меня небезынтересная, но довольно однообразная, – ответил доктор Сьюворд, прихлебывая вино такими же мелкими частыми глотками, как и мой муж. – Видите ли, в силу запредельной стоимости моих услуг все мои пациенты принадлежат к одному определенному общественному слою.

– Вероятно, вам приходится иметь дело с несносными богатыми истеричками? – сказал Джонатан проникновенным тоном, совсем ему не свойственным. – Взбалмошными графинями с растрепанными нервами? Пожилыми герцогами, которые желают подвергнуться гипнозу, чтобы вернуть себе хоть каплю былой энергии и силы?

Джек натянуто улыбнулся:

– Вы ближе к истине, чем думаете.

– Ах, бросьте, – вмешалась я. – Не скучаете же вы по дням своей работы в лечебнице для душевнобольных.

Доктор Сьюворд немного помолчал с отрешенным видом, потом опять улыбнулся.

– По известным трудностям того времени я, разумеется, ничуть не скучаю. Но вот по отдельным элементам прошлого – да, бывает, скучаю. – Он нахмурился, словно вспоминая. – По интереснейшим проблемам и задачам, встававшим передо мной. И еще, пожалуй, по внутренней убежденности, что жизнь человеческая имеет… смысл. – Он перевел взгляд на Квинси, по-прежнему поглощенного возней с котенком, и его лицо – несомненно, бессознательно – приняло выражение глубокой печали и сожаления.