Дитя культа - страница 10

Мысли о том, что ее единственного близкого человека убили, причиняла физическую боль. Грудь сдавило так, что невозможно было вздохнуть. Онафиэль казалось, что она сама вот-вот отдаст душу Господу. Но страшнее всего было от мысли, что тот, кто убил Думу, – один из них. Человек, которого Онафиэль знала с самого рождения, не только извращенец, но и убийца. «За что? – Все внутри ее кричало от отчаяния. – Лучше бы ты забрал мать». Скорее всего, кто-то узнал, что они хотят бежать. Не проще ли было ее отпустить? Зачем убивать? Неужели она будет следующей? Кто мог знать о планах Думы? Но ответы не шли на ум.

В шесть утра раздался звон колокола: так созывали членов общины на собрание. Онафиэль пригладила спутанные волосы, натянула платье поверх ночной рубашки, завязала шнурки и поплелась вниз. Ноги не слушались, будто вместо них были две кувалды. Страх с новой силой сковывал мышцы.

С трудом преодолев расстояние в сто метров от дома до площади, где они обычно разжигали костер, Онафиэль встала за спиной матери. Она знала, что мать не защитит ее в случае чего, но встречаться взглядом с отцом Рафаилом ей не хотелось. Онафиэль всегда казалось, что он видит ее насквозь и знает все, о чем она только собирается подумать.

– Семья, сегодня ночью случилось непоправимое: наша сестра Дума покончила с собой, принеся себя в жертву богам на одре. Страшный грех – самоубийство, но она искупила его своей кровью, чтобы не навлечь беду на семью. Сегодня по нашим обычаям мы предадим ее тело огню, а душу – Господу. В связи с трауром на сегодня вся работа отменяется, кроме кормления скота. Старшие женщины подготовят тело сестры к последнему путешествию. – Отец Рафаил сложил ладони на груди и поднял над головой. Все члены семьи повторили этот жест.

Никто не произнес ни слова, не задал ни единого вопроса, а в голове Онафиэль было так шумно от мыслей, что казалось, будто череп вот-вот лопнет. «Это не могло быть самоубийство. Там не было ножа, ее руки были чистыми. Почему? Почему он соврал?» – Онафиэль нервно чесала руки, направляясь в амбар за зерном, чтобы накормить кур.

Когда небо окрасилось розовым, мужчины закончили складывать погребальный костер, а женщины на носилках принесли тело Думы, завернутое в саван. Носилки разместили на поленьях, все обступили костер. Отец Рафаил зажег факел.

– Наша бесценная сестра, ангел Дума, мы провожаем тебя к Господу нашему и даруем твоей душе свободу, о которой ты так мечтала. Смотри за нами с небес, оберегай свою семью и будь покойна. – Он приложил факел к хворосту, и тот подхватил огонь и расплескал его по всему периметру костра.

Когда огонь перекинулся на тело Думы, Онафиэль не выдержала и закричала: «Не-е-е-е-т!» Она повалилась коленями на твердую землю, закрыла лицо руками и разрыдалась. Горячие ладони коснулись ее плеч.

– Не плачь, дитя. Она сама хотела этого. – Отец Рафаил говорил тихо, обволакивающе и поглаживал плечи девушки. – Пойдем, я помогу тебе пережить утрату, очищу твой разум от тягостных мыслей.

Когда Онафиэль, униженная и еще более подавленная, поплелась в душ из комнаты отца Рафаила, она мечтала занять место Думы. Лучше бы это она была там, на костре. Лучше бы это ее душа стала свободной. И что бы ни говорил отец Рафаил, Она знала, что Дума не убивала себя. Не тогда, когда они были так близки к свободе и новой жизни.

С тех пор целых два года сплелись в один бесконечный день. Онафиэль больше не жила, она существовала, подавила в себе все чувства и желания и просто безропотно исполняла все, что от нее требовалось. Мать гордилась ее смирением, отцу Рафаилу тоже нравилось то, какой кроткой стала девушка. Так продолжалось ровно до тех пор, пока Онафиэль не поставили в круг со свечой на первом ритуале очищения другой девушки. Девушки, с которой они росли вместе, бок о бок, каждый день, на протяжении долгих лет. Хоть они и не были подругами, Она всегда питала симпатию к этой тихой и скромной девушке. Ее крик и мольбы всколыхнули собственные воспоминания. Она будто увидела со стороны себя в центре круга, мать, сжимающую ее руку до хруста, и отца Рафаила, навалившегося на нее, и пронзающую тело боль. Она вспомнила, как потом целые сутки провела в постели из-за того, что каждое движение причиняло невыносимую муку. Было больно и страшно за себя и за эту девушку, но она продолжала молча смотреть, до крови закусывая губу. Вкус крови напомнил ей, что она все еще жива.