При исполнении дуэтов мы составляли с ним неплохой ансамбль а при исполнении трио к нам присоединялся кто-либо из рядовых певцов на вторую роль – второго тенора. Трудно указать на то, что мы особенно любили петь, но начинали обыкновенно с гимна в честь Днепра из оперы «Аскольдова могила» Верстовского. К нам присоединялись иногда и наши отцы, когда-то в семинарские годы тоже увлекавшиеся этой оперой, и получался величественный хорал в честь красавца Днепра:
«Гой ты, Днепр, ли мой широкий,
Лейся быстрою волной,
Днепр широкий и глубокий,
Ты кормилец мой родной.
Ну-те, братцы, поскорее
Раскидайте невода.
Мы при помощи Перуна
Лодку рыбой нагрузим
И наловим на продажу
Серебристых осетров.
Я забыл свою кручину
На волнах твоих седых,
Горемыку-сиротину
Ты баюкаешь на них
Ну-те, братцы …»
Мы пели восторженно, а нам представлялась картина Днепра, нарисованная Н. В. Гоголем: «Чуден Днепр при тихой погоде…» и т. д. В связи с этим вспоминали и песенку Торопа из этой оперы:
«Заходили чарочки по столику,
Заплясали молодцы по горенке
Ой, жги, жги говори, говори, договаривай
Старики седые в присядку пошли,
А старушки подрумянились
Ой, жги, жги …»
Пели и «В старину живали деды» из оперы «Руслан и Людмила» М. И. Глинки:
«Не проснётся птичка утром,
Если солнце не увидит,
Не проснётся, не очнётся,
Звонкой песней не зальётся» и т. д.
Из оперы «Рогнеда» Серова пели песню пилигримов:
«Во Иордан-реке мы от грехов омылись,
Господень гроб сподобились узреть,
Святым местам усредно поклонились,
Теперь спокойно можем умереть.
Благословен Господь отныне и довеку
Да просветится Русская земля…»
Пели величественный гимн князю киевскому Владимиру: «Древле-престольного Киева Князю Владимиру слава!»
«После бурной запевки в гимне пелось протяжно:
Девять веков миновало,
В пене десятой волны,
Щит нашей веры надёжен,
Крепок завет старины…»
Пели о русской «стороне-сторонке»:
«Сторона-ль, сторонка,
Сторона-ль родная,
Тёмными лесами
Поросла, покрылась,
Ты, страна родная…»
Из произведений А. С. Даргомыжского пели величественное в этическом стиле «На севере диком», в драматическом стиле – «Ночевала тучка золотая» и лирическое – «По волнам спокойным».
Пели песни про Явора, «Мой сын, зачем спешишь ты в лес» и Мендельсона-Бартольди – «Скоро, увы, проходят дни счастья…»
Из источников, которые питали моё увлечение пением и вообще музыкой, но шли не по магистральной линии, а по боковым линиям, я должен отметить следующие:
а) Шарманку, которую иногда третировали, как затасканный пошловатый инструмент, но которой отдал честь А. И. Куприн в рассказе «Белый пудель». Когда я учился в Камышловском духовном училище, то иногда шарманщик с попугаем подходил к нашему общежитию, и проигрывал заунывные: «Ах, зачем эта ночь так была хороша! Не болела бы грудь, не болела душа. Полюбил я её, полюбил горячо, а она на меня смотрит так холодно. Звуки вальса неслись…» или: «Зажигай-ка ты, мать, лампадыку: скоро, скоро я умру. С белым светом я прощаюсь…»
б) Граммофон. Любопытно, что моё первое знакомство с этим, изобретённым в самом начале 20-го века, инструментом состоялось в Тече в 1903 г. Теченский купчик А. Л. Новиков привёз его с Нижегородской ярмарки. Хорошо помню, что в числе пластинок, которые купил Новиков, были: а) арии – «Прости, небесное создание» из оперы «Пиковая дама» в исполнении солиста его императорского величества Н. Н. Фигнера и б) «Чуют правду» из оперы «Жизнь за царя» в исполнении Бухтоярова.
