Длинный день после детства - страница 14

– Насовсем?

Девочка задумалась.

– Папа говорит, не насовсем. Но надолго. Потом, может, поедем еще куда-нибудь. В Германию. Туда, где папины враги нас не найдут. А в Баку мы больше не вернемся.

– А какие у него враги?

– Не знаю. Ходи, не отвлекайся…

Я потянулся за кубиком и одновременно вообразил этих врагов Гулиного отца, неподвижно смотревшего с портрета у меня за спиной. Почему-то они представлялись мне сродни тем маньякам, которыми нас все время пугали в школе, – видимо, иного сорта таинственных злодеев в моем детском арсенале в то время и не имелось.

Папа-генерал появился, наверное, час спустя. Я услышал, как хлопнула входная дверь, чуть погодя он зашел к нам вместе с гулиной мамой – вернее, мама осталась стоять в прихожей, глядя на нас в дверной проем. Смущенный, я поднялся с дивана, но генерал поздоровался со мной прежде, чем Гуля догадалась нас друг другу представить. Как я уже сказал, он не стал злоупотреблять детским обществом и вскоре позволил нам вернуться к игре.

В тот вечер довелось узнать еще об одном семейном обстоятельстве моих новых знакомых. Не отрываясь от доски, я, кажется, полюбопытствовал, всегда ли они жили втроем (имея в виду, конечно же Гулиных бабушек с дедушками, кого ж еще).

– Не. Не всегда, – немедленно ответила Гуля, – раньше Сурет еще с нами жил.

– А кто это – Сурет?

– Ну, Сурет. Он мой брат. Он старше меня. Только его больше нет потому, что его убили.

Она произнесла это как-то буднично, не подымая головы, так же запросто, как давеча на Введенском канале про то, что ее папа – генерал.

– Раньше жили вчетвером и у нас была большая квартира в Баку. И еще папины родственники приезжали часто.

Кажется, я мысленно совместил этих загадочных врагов Гулиного папы с теми, кто убил ее брата, – тут же вспомнил что-то про кровную месть, бывшую, как я слышал, в обычае у народов Кавказа. Автоматическим следствием подобных построений стала легкая тревога за мою подружку. Однако это чувство лишь мелькнуло августовской падающей звездой – и только: партия в нарды, конечно же, занимала мое внимание в решительно большей степени.

Помню, дома мне тогда изрядно всыпали за позднее возвращение. Когда я протиснулся в дверь, отец как раз надевал пальто – собирался уже на поиски, по всему. Однако же подобный родительский реприманд, в другое время, без сомнения, отлившийся бы слезами, прошел на этот раз словно бы над головой: я как бы из другой вселенной слышал все это, не только хлесткие мамины инвективы, но и собственные оправдания – в согласии с жанром, вялые и бессодержательные. Словно бы я находился не здесь, не в отчем доме, – но уже и не в недавних гостях. А как бы ушел куда-то к себе – туда, где только я и никого нет больше, и где поэтому мне исключительно хорошо и сладко.

И это было ново для меня и как-то, в общем, удивительно.

8.

Так я стал бывать там. Не скажу, чтобы часто, но уж всякую-то неделю точно – а иногда и по нескольку раз даже. Вскоре я научился поутру выскакивать из дому с таким расчетом, чтобы идти в школу вместе с игрушечной девочкой. Обратный путь мы тоже нередко проделывали вдвоем – но тут уж все зависело от множества обстоятельств, как повезет. Зато по дороге из школы мы могли застрять возле привокзальных ларьков, выстроившихся вдоль проспекта, словно невесты на выданье. Не обращая внимания на несильный, но все же отчетливый запах застарелой мочи, обволакивающий эти форпосты рыночной экономики, мы обходили каждую из будок с трех сторон, с любопытством разглядывая их ассортимент, не знавший пределов в своем разнообразии. Иногда, коли память не подводит, даже что-то там покупали. Так, однажды скинулись и сообща приобрели «киндер-сюрприз» – полое шоколадное яйцо с помещенной внутрь игрушкой. Шоколадную скорлупу поделили поровну и съели, а вот сидевший внутри голубой бегемотик разделу не подлежал, и я великодушно уступил его своей подружке. За что был невдолге вознагражден – не прошло и трех дней, как Гуля, в свою очередь, подарила мне серо-зеленого трансформера, доставшегося ей при разделе завезенной в школу