Серый рюкзак лежит под обвалом, в груде всякого мусора среди камней. Швырнул, значит, куда подальше, умник? Презрительно хмыкнув, изучаю мостки, подхожу к пологому краю скалы, обрывающейся резким выступом. Смотрю сверху-вниз, туда, где обнаружил Ладу, и кровь закипает в жилах. Хочется достать этого мужа из-под земли и придушить голыми руками!
Интересно мне знать, как он планирует скрывать произошедшее с Ладой? У неё же есть друзья, родители, опять же… Ну не может быть, чтобы никого не было! Вот как он собирается выкручиваться?
Пока действия этого мужа выглядят откровенно бредово. Я не вижу в них логики, но логика там определённо должна быть. Не настолько же он тупой?..
Версия его тупости мне кажется удобоваримой, но я не исключаю варианта, в котором не могу понять логику убийцы, потому что сам не такой. Я – спасатель. Двадцать лет только и делаю, что спасаю людей. Сначала – противопожарная служба МЧС, потом – после происшествия – поисково-спасательный отряд МЧС. Для меня априори чудовищно всё плохое, что происходит с людьми. По воле стихии, по воле злого умысла, по воле стечения обстоятельств – не суть. Поэтому у меня в голове не укладывается, как он мог столкнуть Ладу, свою жену, с обрыва, а потом спокойно расхаживать по отелю, предпринимать какие-то жалкие попытки создать видимость того, что она жива. Зачем ему это? Что он планирует делать дальше?
Так и не сумев найти ответов на многочисленные вопросы, я нахожу наиболее безопасный спуск и добираюсь до рюкзака. А спустившись вниз, расстёгиваю отсыревшую молнию и изучаю содержимое.
Термос, немного запасов еды: какие-то снеки, орешки, пара яблок, фонарь, спички, тонкий плед, выключенный телефон практически на самом дне. Вряд ли наш муж подумал, что Лада взяла с собой телефон, иначе бы не оставил. Слишком опасно. Да и вообще, ведёт он себя глупо, как кретин. Но проблема не только в том, что я не понимаю логики преступника, но ещё и в том, что я слишком предвзято к нему отношусь.
Складываю вещи назад, раздумывая, как поступить. По хорошему счёту я должен сдать находку в полицию и рассказать о знакомстве с Ладой. Но я не могу. Муж уже пытался её убить, а теперь она в беспамятстве. Прямых доказательств у меня нет, лишь собственное умозаключение. Свидетелей, кроме таксиста нет. Но муж легко может отбрехаться, что они передумали идти на тропу, или, например, поссорились и разошлись… Или ещё как. Вариантов много. Слова респектабельного москвича против слов алтайского бомбилы. Как пить дать, отбрешется!.. А потом попытается избавиться от Лады снова – раз в первый раз не получилось. Или – что ещё проще – оформит ей недееспособность и упечёт в клинику, где Лада проведёт остаток дней под действием сильных препаратов. И никогда не вспомнит ничего, включая меня.
Слишком сложный выбор, от которого зависят жизнь и здоровье молодой женщины. Которая мне небезразлична вот уже десять лет.
Немного поразмыслив, я закидываю рюкзак на плечо и возвращаюсь горными тропами домой, где первым делом прячу находку на чердаке, в грудах старого хлама. Знаю, что впоследствии пожалею, что сам создаю себе лишний геморрой, но не могу поступить иначе. Не с ней.
Следующую неделю я обрываю телефоны больниц, консультируясь с врачами по вопросам амнезии, мониторю объявления о пропавших без вести по региону и всей стране, ищу ориентировки на поиски Лады. Но тщетно. Пока в следующий понедельник не натыкаюсь на новость, что Лада… погибла в дтп, направляясь в свой подмосковный дом ночью в воскресенье.
