Как завороженный Мордекай Тремейн сидел сзади, живо вбирал всю эту сцену, словно боялся упустить хотя бы толику ее прелести, если заговорит или шевельнется, и всей своей сентиментальной и романтической душой ощущал, как поэты и художники веками стремились передать это волшебство словами или красками, чтобы хоть как-нибудь сохранить его.
Слева от дороги он увидел длинное строение из красного кирпича, с низкой соломенной крышей, возле которого стояла доска для объявлений, а на ней – приколоченная печатная афиша. Хоть доска быстро осталась позади, буквы были крупными, поэтому он успел прочитать:
ДЛЯ УБИЙСТВА ЕСТЬ МОТИВ
Пьеса в 3-х актах
Автор – Алексис Кент
– Вижу, в Далмеринге увлекаются драмой, – с улыбкой заметил он.
– Да, – подтвердил Расселл, – так и есть.
И опять в его голосе послышались те же несвойственные нотки, но развивать тему он не стал.
Через минуту они повернули, и впереди показалась деревня. Она расположилась в долине, у подножия невысокого холма, и, пока машина находилась на его гребне, Тремейн подумал, что никогда не видел более прелестной панорамы.
Легкое летнее марево придавало ей неземное очарование. Всевозможные оттенки зелени деревьев и травы, приятный рельеф выгона с вьющимся по нему ручьем и мостиком из нетесаного леса, а также полускрытыми среди деревьев коттеджами и домами побольше, – все это создавало картину какого-то зыбкого, иллюзорного очарования. Тремейну показалось, будто он видит отражение в водах пруда – еще гладких, но уже не вполне, – и боится даже дышать, чтобы не потревожить зеркальную поверхность.
Машина съехала с холма на ровный участок дороги. Они пересекли безлюдное подобие площади, центр местной торговли, и через пару минут уже двигались через рощу по обе стороны от дороги, где деревья на время скрыли из виду выгон. Тремейн глубоко и прерывисто вздохнул, словно только теперь мог позволить себе это, не потревожив покоя и умиротворенности, которые казались ему почти осязаемыми.
– Изумительное место! – воскликнул он.
Врач бросил взгляд через плечо, не отвлекаясь от управления машиной.
– Вон там и обнаружили тело, – негромко сообщил он.
Мордекаю Тремейну показалось, что он ослышался.
– Тело? – глуповато переспросил он.
– Да, – кивнул Расселл. – Тело Лидии Дэр. Ее нашли заколотой насмерть рано утром, на тропе через эту самую рощу, которую мы сейчас проезжаем.
Тремейн непонимающе смотрел то на доктора, то на его жену.
– Не убийство?
– Убийство, – ответила Джин Расселл так твердо, что слово прозвучало категорично и зловеще, уничтожив иллюзию безмятежности столь же бесповоротно, как стальной молот разбивает безупречно чистый лист стекла на груду острых осколков.
Она повернулась на своем сиденье маленького автомобиля лицом к Тремейну:
– Лидия была нашей подругой – близкой подругой. Вот почему мы хотим хоть что-нибудь предпринять. Поэтому не стали телеграфировать вам с просьбой не приезжать сегодня, хотя знали, что для вас это будет не отдых: ведь ясно же, что Далмеринг наводнят полиция и репортеры.
Мордекай Тремейн попытался представить страшное, зверское убийство с неизбежным шлейфом огласки и допросов, кричащих заголовков в газетах и дотошных полицейских расследований, а также с неустанным, порой отталкивающим поиском новых сведений и улик – и понял, что не в состоянии увязать все это с Далмерингом. Одно и другое – диаметральные, совершенно несовместимые противоположности.
