Ума не приложу как, но я подбежал к маленькому племяннику, схватил его на руки и крепко прижал к себе. Леня вцепился в меня железной хваткой, даже если бы я его не держал, он бы остался висеть на мне. Он смотрел мне прямо в глаза и в его кристально чистых глазах теперь читалась надежда вместо непонимания. Я бросился к входной двери, плечом грубо оттолкнул брата, тем же плечом грубо распахнул дверь и выбежал с Леней на улицу. Да, там было холодно! Да, там задувал пронизывающий до костей ветер! Да, там была та самая, леденящая душу зимняя ночь! Да, мы мерзли, но прижавшись друг к другу было немного теплее. И даже здесь, по ту сторону двери, мы с Леней чувствовали себя намного лучше, чем в доме, где бесновался отец. Я хотел кричать так, чтоб меня было слышно в самых потайных уголках планеты, в самых глубоких пещерах горных массивов, но не мог выдавить из себя и звука. Мы стояли напротив этой чертовой входной двери, я наблюдал за тем, что происходит внутри.
– Давай! Выйди сам сюда! И останься здесь! – наконец закричал я отцу, набрав полную грудь морозного воздуха.
– Какого черта ты стоял и просто открывал эту долбаную дверь!? Почему ты не сопротивлялся!? – кричал я брату снова наполнив легкие холодным воздухом.
Леня еще крепче прижался ко мне, он так сильно сдавил мне грудную клетку, что мне было тяжело дышать, но я продолжал вдыхать и выдыхать.
Мама вскочила с пола и с решительностью спартанца бросилась на отца. Теперь он был похож на щенка, которому вот-вот влетит за серьезную пакость. В какое-то мгновение мне показалось, что она его растерзает. Рома тоже словно опомнился, его взгляд стал ясным и сфокусированным. Он смотрел на свои руки и не мог поверить в то, что именно этими руками он сам, лично, открывал входную дверь. За долю секунды все диаметрально изменилось. Жертвы стали хищниками, а хищник – жертвой.
– Пора бы уже забыть… – шепчу я среди ночи, проснувшись в своей кровати, в палате под номером 11 на втором этаже психиатрической лечебницы номер 1389. – Пора бы уже забыть…
Как жаль, что я никого не разбудил. Придется коротать время до утра одному, т. к. уснуть уже не получится. Воспоминания, которые находились в потаенных уголках подсознания, Морфей вытащил раскаленными железными клещами, оставив ужасный ожог, и теперь они роятся со звуком дикого улья отдавая шумом в ушах.
Взвод, щелк, взвод, щелк…
Глава 2. Старый добрый Витя
«Как тесен мир, скажу я вам…»
– Витя, пожалуйста, только не сейчас – говорю я худощавому парню, который уже стоит у моей кровати. Витя Куликов, я знаю его с самого детства, мы выросли вместе, на одной улице. Тот факт, что мы находимся в одной палате, это удача чистой воды.
– Не надо, че ты дал не вет[1] – он не отстанет пока не добьется своего. Ах, да, забыл предупредить. У Вити с рождения поражение речевого аппарата. Именно по этой причине его отец, узнав об особенностях, укатил на первом же поезде в неизвестном направлении. Да уж, мне с отцом больше повезло.
Понимая, что Витя не отстанет, я скидываю одеяло и сажусь на кровать, он садится рядом. Хоть Витя иногда и бывает назойливым, я дорожу этим парнем, с ним связано много теплых воспоминаний. Я знаю, что он сейчас спросит. Сегодня вторник, а это значит, что на смену заступит медсестра, Екатерина Ординайтэ, замужняя женщина лет сорока. Этот ловелас сохнет по ней. И каждый вторник Витя начинает готовиться к этой встрече часов с пяти утра и, разумеется, каждый вторник в пять утра ему нужен мой совет. Славный малый, обожаю его…
