Дневник читателя - страница 14

Таким образом, злодей, он же преступник насильственной ориентации, есть прямая психическая аномалия, будь он хоть Ванька Каин, хоть венценосный Наполеон. Между прочим, из этого следует, что круг по-настоящему сумасшедших куда шире, чем принято полагать. Правда, им по-разному отзываются их злодейства, часто и вовсе никак не отзываются, а бывает, сколь это ни поразительно, что сих болезных всячески возносит поэтизированная молва. Взять хотя бы идиота Савонаролу, банального бандита Степана Разина или Александра Македонского, который завоевал полмира, собственно, от нечем себя занять. Посему разница между Александром Македонским и вором-домушником заключается только в том, что душевнобольные из числа деятелей и героев орудуют в таких сферах, где убийства и грабежи нечувствительно перетекают из категории «уголовное преступление» в категорию «государственная политика», вроде того как количество крестьянских коров, подохших от бескормицы, превращается в абстрактное качество падежа.

Однако ежели это так, то есть ежели злодей оттого и злодей, что по нем плачет отделение для буйнопомешанных, то приходится ставить крест на всей юриспруденции, над которой корпело человечество со времен государства Ур. Ведь из чего исходит эта самая юриспруденция? Да из скрижалей Моисеевых, из древнего завета «око за око и зуб за зуб». При этом законники всего мира стоят на том, что, конечно, встречаются экземпляры, способные зарезать одиннадцать человек в состоянии аффекта, но вообще-то между народным заседателем и убийцей – разницы никакой. Поэтому убийца должен быть неотвратимо пойман, осужден и наказан сообразно размаху своей вины. Таким образом, юриспруденция ставит себя в положение царя Дария, приказавшего высечь море. В том-то вся и штука, что закон, выдуманный людьми психически здоровыми, так сказать, рассчитан на людей психически здоровых, в то время как объект его – преимущественно идиот.

Спрашивается, во-первых: что значит наказать существо, которое походя зарезало одиннадцать человек? Во-вторых, спрашивается: а зачем его наказывать, если все равно убиенных к жизни не возвратить, если потенциальных убийц напугать нельзя, ибо им пугаться нечем, если однажды убивший непременно убьет опять? Или неправда это, что люди столько времени уничтожают себе подобных, сколько существует заповедь: «Не убий»? Наконец, спрашивается: ну куда это годится, чтобы в Христовом мире, исповедующем высшие, иногда иррационально высокие ценности, вроде любви к врагам, правосудие совершалось бы исходя из правила: око за око и зуб за зуб?..

Следовательно, не наказывать надо злодеев, а изолировать и лечить. На неопределенно длительную перспективу – пожизненно-медикаментозно, как пользуют необратимо умалишенных, пока, наконец, не изобретут вакцину против нравственного помешательства, вроде той, что существует против оспы, деторождаемости и чумы. Ведь чего напридумали: газеты из космоса читать, сидючи дома, узнавать про погоду в Новой Гвинее! – стало быть, есть надежда, что когда-нибудь человечество найдет средство от насильственной формы зла.

Вот, чай, тогда-то и заживем!

Читаем у Александра Ивановича Герцена: «Да, любезный друг, пора прийти к спокойному и смиренному сознанию, что мещанcтво – окончательная форма западной цивилизации». Мы от себя добавим: почему же только западной? Человеческой цивилизации вообще. Если уж так сложилась история с географией, что именно западный мир обозначил пути прогресса, то, видно, даже такой самобытной стране, как Россия, этой злой доли не избежать. Тем более что самобытность наша какая-то подозрительная, надежды на крестьянскую общину не оправдались и марксисты обмишурились с пунктом приложения своих сил. Правда, в России покуда модничают, гнушаются мещанской системы ценностей, но это исключительно оттого, что мы задержались со стартом на триста лет. Вот и Герцен опять же пишет: «В нашей жизни, в самом деле, есть что-то безумное, но нет ничего пошлого…» – это верно, да только оттого-то и верно, что мы задержались со стартом на триста лет.