***
Моя жизнь уже рушилась до самого основания.
Восемь лет назад. Мне было двадцать, я сидела в комнате общежития, залитой осенним солнцем.
Телефон запел песней «Мумий Тролль»:
«Здравствуй!
Еще раз, здравствуй!
Привет, красотка, здравствуй…»
«Мама звонит», – я взяла трубку.
– Привет, мамулечка!
Но в ответ я услышала голос Жени, брата:
– Ян, мама умерла.
Пустота, пропасть, застывший крик. Все как в звенящей тишине.
Вот я еду на автобусе туда, где был мой дом, где жила моя мама. Слезы. Ехать долго, шесть часов. За окном я смотрю на звезды. Снова слезы. Они просто льются, я уже их даже не останавливаю.
Потом вокруг было много людей, любопытные соседи, родственники были повсюду:
– Что случилось?
– Какая она молодая! Ну как же так?
– А как это произошло?
Сочувствующие:
– Держитесь, дети!
– Если нужна помощь, мы здесь.
Все эти хлопоты: морг, ЗАГС, оформить и оплатить похороны. Мне помогали мамины подруги, но без меня никак.
Смерть мамы стала не просто потрясением для меня. Она меня смела, как лавина, как страшная морская волна. Вот эта, которая так закручивает и несет в открытый океан. А там ничего, только соленая тишина и такой же огромный, как мир, страх.
Я потом всегда храбрилась, когда речь вдруг заходила о маме.
Эти вопросы так часто возникали, набрасывались из-за угла: «А мама у тебя где?»
«А с мамой часто общаетесь?»
«Что думает по этому поводу мама?»
Люди, у которых живы родители, наверное, не замечают, как часто их о них спрашивают.
Им не приходится сильно сильно сжимать кисть руки, чтобы перенести боль в другое место и не зареветь. И им уж точно не нужно натягивать улыбку и с фальшивым спокойствием говорить: «А у меня нет мамы, она умерла… Да нет, все в порядке, вы же не знали…»
Когда ее хоронили, я поняла, что такое настоящий кошмар: холодный, бесконечный, с повтором самых страшных моментов до бесконечности. И все это время в центре моя мама. В гробу. Как же так? Это как так получилось? Она не должна была там быть.
Все длилось так долго, будто время стало киселем.
«Поешь что-нибудь, Яна».
Кто все эти люди?
«Какая она молодая! Лежит, как живая…»
Все на нее пялились, я сама не могла отвести глаза. Я же ее больше никогда не увижу.
«Не смотри долго, потом начнет казаться, что она глаза открыла», шепнула мне на ухо соседка.
А мама уже лежала и смотрела на меня в упор.
Когда я проснулась на следующий день после похорон в нашей вдруг посеревшей квартире, я поняла, что могу пережить все.
Я просто смогла после этого жить, чистить зубы и есть.
А моей мамы больше не было.
Развод – это было больно, до самых оголенных нервов.
Но когда мне было двадцать, я похоронила маму.
Именно тогда во мне что-то сломалось навсегда. Я просто не могла уже чувствовать боль также, я сразу продумывала план выживания. Наверное, тогда было так невыносимо, что те нервы, те глубины, до которых добралась эта кипящая боль, оказались выжжены до основания. И теперь там ничего не осталось.
